Дедушка русской авиации - стр. 2
Возле котельной копошились солдатики. Работа у них была важная, жизнеобеспечивающая – бомбить ломом замерзшую груду угля, кидать куски в тачку, завозить ее в кочегарку, сваливать груз у топки. Сто пятьдесят тачек – и всю ночь казарма может спать относительно комфортно: 10 градусов Цельсия ей обеспечено.
– Как служба, бойцы?
– Служба медом, Игорь!
– Молодцы, военные!
– Рады стараться!
– Вольно! Расслабиться, оправиться, курить! Сколько сделали?
– Примерно половину.
– Медленно работаете. Почему вас трое? Где четвертый?
– Черпак Мельников в кочегарке.
– Сюда его!
Вышел разомлевший Мельников. Он был в одном кителе – пригрелся, значит. Незлобивый взгляд Игоря скользнул по дородной фигуре черпака, его туповатой физиономии, пухлым щекам со следами повидла.
– Что происходит, Мельников? Твои товарищи пашут, а ты кайф ловишь?
– Так… это… вроде… По уставу не положено! – заученно выпалил Мельников чрезвычайно популярную среди черпаков фразу.
– Ах, вот оно что! Объяснением удовлетворен.
Окончание длинного слова совпало с легким движением Гошиной руки. Черпак молча согнулся, хватая губами морозный воздух. Последовавший удар ногой в живот опрокинул его на кучу угля.
– Встать!
Мельников, кряхтя, поднялся в четыре приема.
– Народ в казарме мерзнет, поэтому на работу даю час. Сто семьдесят тачек. Впрочем, можно и больше – не ограничиваю. Лично долбишь эту кучу, от лома практически не отрываешься!
Мельников вырвал у близстоящего бойца увесистый «карандаш» и стал конвульсивно крушить угольную гору. Полторацкий пошел в кочегарку. Два дежурных кочегара рубали в подсобке. На небольшом обитом клеенкой столике стоял чайник, рядом – ломти белого хлеба, сахар – рафинад, кружочки масла, банка повидла.
– Расселись, п…юки, а кто печь топить будет? А ну-ка брысь отсюда!
Один из кочегаров направился к топке. Второй продолжал сидеть.
– В чем дело?
– А сейчас его очередь уголь шуровать!
– Что ты сказал?
Кочегар не стал повторять сомнительный тезис, поднялся и вышел.
Гоше нравилась эта комнатка в котельной. Днем здесь дежурила Надя, жена прапорщика Колесника. В самое первое свое дежурство она привела помещение в порядок и с тех пор постоянно поддерживала здесь идеальную чистоту, которую не могли нарушить даже два ее замурзанных сменщика. Игорек частенько наведывался к мадам Колесник в гости – одесситка Надя была приятной и остроумной собеседницей. Впрочем, не только собеседницей. Еще четыре месяца назад Игорек склонил Надежду к супружеской измене (надо сказать, что изменница сопротивлялась вяло), и с тех пор они регулярно совокуплялись.
Игорь сел на скамью, оперся локтями о столик и вперился взглядом в большое цветное фото какой-то полуголой дивчины. Он должен подумать о чем-то важном… О чем? Красотка с умело подчеркнутыми формами отвлекала от мыслей. Да и обстановка не способствовала мыслительному процессу: теснота, жара, духота.
На полке лежала растрепанная книжка – из тех, что Надя читала на дежурстве. Гоша взял томик в руки. Гюстав Флобер, «Воспитание чувств». Полторацкий был начитанным человеком, знавал и «Госпожу Бовари», и «Саламбо», но эту книгу видел впервые. Рассеянно пролистав страницы, Игорь незаметно для себя начал читать с середины.
Читая, Полторацкий, как правило, не замечал ни времени, ни происходящего вокруг. Читал он очень быстро и почти ничего из прочитанного впоследствии не забывал. При этом Игорь очень не любил, когда его отвлекали от любимого занятия. «Полторацкий читает», – шепотом неслось по кубрикам и в казарме сразу становилось тише.