Дэдо (сборник) - стр. 6
Семен слушал и кивал.
Рука его покоилась на нежной груди Жанны.
У Жанны были огромные обволакивающие глаза, взгляд чудесный, но несколько исподлобья, как у красивой сучки, капризные мягкие губы, и с Семеном она никогда не капризничала. Он даже к художникам ее не ревновал. Они же сумасшедшие. Тот же Дэдо, к примеру. В ресторане Дэдо всегда заказывает рыбу, но не одну большую, как это делают все, а сразу много – маленьких. Как правило, их подают хорошо посоленными и поперченными, но, берясь за еду, Дэдо все равно густо посыпает их перцем и солью, так ему кажется вкуснее. Еще он постоянно таскает с собой какую-то книгу (Жанна не помнила – какую) и постоянно бормочет: «Белые волосы, белый плащ…»
– Ты знаешь, что такое стихи? – умелые пальчики Жанны начинали сладкую любовную игру, и Семену только и приходилось выдыхать обречено: «Конечно», хотя представление о стихах не шло у него дальше подлых частушек, которые на затонувшем «Бородино» сочинял кок Лаврешка.
Прижимаясь к Семену, Жанна нашептывала невозможные вещи.
Слушая ее, можно было понять, что глупый Дэдо еще глупее, чем могло показаться.
Однажды на вечеринке, нашептывала Жанна, собрались многие приятели Дэдо и их подружки. Устроил вечеринку Андре, ну, ты его не знаешь. Он длинный и неприятный, но хорошо целуется. Ему помогали Рене и Гишар, они тоже умеют целоваться, а на входе поставили Дэдо. Он милый. Он приветствовал гостей и каждому вручал гашиш. Зеленые таблетки глотали как конфетки, хвасталась Жанна, обволакивая Семена нежным голосом и умелыми руками. Было весело, нашептывала она. Так весело, что решили сварить пунш. Поставили тазик посреди комнаты, наполнили ромом, но ром ну никак не хотел загораться. Тогда Дэдо плеснул туда керосину. («Точно, сумасшедший», – снисходительно думал Семен.) Пламя взметнулось неожиданно высоко, вспыхнул бумажный серпантин, которым была украшена комната. Все равно никто не бросился гасить огонь, счастливо нашептывала Жанна, еще тесней обволакивая Семена. Все танцевали под жуткий треск пламени. А когда разгорелось совсем уж сильно, Дэдо меня увел. (Жанна все еще считала, что милый русский матрос совсем не понимает ее клекочущего языка или понимает совсем немножко, потому рассказывала откровенно.) Вот тогда я впервые оказалась в его мастерской. Там на пыльных стенах висят рисунки, сделанные углем. Ну, знаешь, такие грудастые чудесные женщины, которые всегда что-нибудь поддерживают. Дэдо называет их кариатидами. Я думаю, что я сама могла бы так рисовать, просто никогда не догадывалась, что на картинке можно так удлинять глаза, голову, все тело человека, что он становится похожим на огурец. А на полу мастерской, шептала Жанна, лежала человеческая голова. (Семен вздрогнул, насчет головы ему тоже было что вспомнить.) Каменная. Очень длинная. «Глупая голова, она смотрит на нас, накинь на ее глаза рубашку», – попросила я Дэдо. «Она ничего не видит, – возразил он. – Это же парковая скульптура. У нее даже нет зрачков». Я хотела упасть на низкую лежанку, она стояла в углу, но Дэдо такой милый, он схватил меня за руку: «Не ложись туда. Видишь, паутина? Этот паук приносит мне счастье». А потом я позировала Дэдо, страстно призналась Жанна. Я позировала ему стоя, и на столе, и на грязном полу рядом с этой ужасной парковой скульптурой. «