Даю тебе честное слово - стр. 3
После смерти Ильзы мытье грязной посуды и стирку белья взяла на себя домработница, для чего ей даже пришлось изменить график и приходить к нему трижды в неделю. Правда, жена в свое время запретила использовать слово «домработница». Вместо этого Вилли должен был говорить «фрау Кюнцле» или «наша добрая фея».
В теплые дни, когда фрау Кюнцле накрывала завтрак на террасе, дом без жены пустел. Всю свою любовь она отдавала альпийским горкам и могла часами возиться вокруг них, выщипывая сорную траву или разрыхляя землю. Он не уставал поражаться, сколько радости ей доставляли крохотные цветочки, сколько восторгов вызывала у нее вылезшая погреться на камни ящерица или белка на сосновых ветках. Стоило порыву ветра сорвать с ветвей пожелтевшие листья, как Ильза восторженно восклицала: «Ты только посмотри, Вилли! Звездные талеры, прямо как в сказке!»[1]
Подметать листву, выдергивать сорняки или косить траву для него было чистой пыткой, отчего и сад со временем приобрел соответствующий вид. Сегодня он даже в самые погожие дни предпочитал есть перед телевизором. А недавно у него с тарелки соскользнула жирная яичница-глазунья. Хорошо еще, что желток почти не попал на плюшевое розовое кресло Ильзы. Не окажись рядом парнишки, который сделал одолжение, помог, то он чего доброго докатился бы до непростительного морального преступления перед памятью почившей. На днях он попросил парня постричь ему волосы, а тот звучно рассмеялся:
– Дедушка, у тебя осталась пара волосинок…
О нем забеспокоилась было невестка Петра, но ее муж остался глух к ее увещеваниям. Харальд и без того не сильно любил навещать отца и делал это лишь после очередного нагоняя сестры, которая еще в молодости осела в Австралии. Пока что папа справляется, утверждал он. Петра хоть и была в курсе сложных отношений мужа с отцом, но не видела оснований, чтобы спихнуть с себя ответственность за старика. Что бы Харальд ни говорил, малость поскандалив, в один из морозных воскресных дней пара отправилась-таки в Доссенхайм, городское предместье Гейдельберга, чтобы на месте своими глазами оценить положение вещей. Пока старик с сыном попивали в жилой комнате коньячок, рассуждая о никчемности нынешних политиков (на личные темы в разговорах между отцом и сыном давно было наложено табу), Петра производила в доме скрупулезный осмотр.
То, что она обнаружила в холодильнике, отнюдь ее не утешило. Продукты были заплесневелыми, просроченными, жирными. Грязное белье огромной кипой возвышалось на диване в гостиной и воняло. Постель явно не меняли целую вечность. Гнилостный запах остывшего дома спорил с прогорклым сигарным духом. Жилая комната и кухня, напротив, были натоплены слишком жарко.
Вернувшись в жилую комнату, Петра поинтересовалась у свекра, когда тот в последний раз ел что-нибудь горячее. Вчера был в ресторане, ответил старик, там подавали превосходный охотничий шницель. На машине туда не больше пяти минут.
Услышав про машину, Харальд включил внимание. Мысль, что отец в свои почти девяносто все еще водит свой старенький «опель», его серьезно озадачила. Равнодушия как не бывало:
– Тебе давно надо было сдать права, а автомобиль отправить на свалку. Я вообще не понимаю, как ты с этой рухлядью прошел техосмотр!
Старик бросил беглый взгляд на Петру, будто просил у нее поддержки. Он давно видел в ней союзницу, и в определенном смысле она ею и была. То и дело он, забывшись, называл ее Ильзой.