Дай мне шанс всё испортить - стр. 18

– Это было эффектно! – вслух восхитился Платон.

– Плыви за ней, красавчик! – обратилась она к Артёму.

– Да не вопрос!

Он скинул футболку и сандалии и прыгнул в воду. Платон решил сойти на берег по выдвижному трапу. Артём подобрал утку и бросил её прямо к ногам дылды.

– Да расслабьтесь! Я сидела за кражу денег с карточек. А твой дрон улетел на миссию. Вернётся часа через полтора. Так уж, парни, придётся вам зависнуть здесь.

– Я знаю его! – указала на Платона коренастая казашка.

– Пересекались на поддельных сайтах женских шмоток?

– Неа. Я ж в библиотеке работала. Я видела его физиономию на корешке. Толстая такая книженция. Там что-то про то, как мусор выбрасывает людей где попало. Стаканчики из МакДоналдса выбрасывали толстяков, овощи вегетарианцев тощих, а спортивное питание качков. Такая муть, но забавно было читать!

– Ааа. Афонин, что ли? Я читала отрывок на странице какой-то чокнутой феминистки.

– Тёпа, что-то мне это всё не нравится, – прошептал Платон, – Лучше бы они нас просто прикончили.

– Не ссы, Плат. Сейчас организуем тебе встречу с читателями. Ты когда-нибудь в колонии выступал?

– Нет.

– И не благодари!

Дылда протянула Артёму руку.

– Меня зовут Ксанка, красавчик.

– Артём.

– А красавчика номер два?

– Платон.

– Это псевдоним, что ли?

– Нет, в честь того, кто всегда записывал за Сократом, назвали. Философа.

Платону показалось, что он попал в племя к аборигенам. Вокруг костра валялись какие-то тряпки, пустые банки от тушёнки, обглоданные собачьи кости. В другой стороне он увидел много разобранных картонных коробок – спальных мест. Он изо всех сил изображал отсутствие удивления и брезгливости. Артём накинул на голову полотенце, напомнив Платону девочку Алёнушку с шоколадки или монахиню в платке с вырезом для лица. Он еле сдержал смешок.

– Это апостольник?

– Что?

– Предмет одежды православной монахини.

– Неверующий, а про какой-то апостольник знает. Я просто не хочу заболеть. Бетинка начнёт тогда со мной возиться как с писаной торбой и не пустит на рыбалку.

Ксанка протянула им две консервные банки с каким-то горячим напитком.

– Чай с липой. Не боитесь, не отравитесь.

– Я тебе доверяю, мать. А то останешься здесь с собачатиной до весны, – произнёс Артём, отпивая из «кружки».

– А, это, страшная история, конечно, вышла.

– А ну, Плат любит всякие истории, поведай.

– Эти дикие оголодалые псины набросились на Татку, когда она искала место для толчка.

– Какой ужас! И что с ней?

– Похоронили вчера.

– Что-то вы не очень расстроены, – удивился Артём.

– Да она была та ещё тварь! И сидела за убийство, – вмешалась в диалог Лизка, казашка, – Я застрелила тех псин, приготовила из них наподобие плова. Ульянка когда узнала, начала кричать про то, что в этих псинах остатки Татки, что-то про каннибализм. А ночью взяла и утопилась.

– Что-то вы не очень расстроены, – повторил Артём, поправляя полотенце на голове.

– Да она та ещё шизофреничка была! Кто топится в конце октября, холодно же? И как говорится, избавились от слабых звеньев.

– Лизку ничем не удивишь, – подтвердила Ксанка, шурша фантиком от конфеты.

– Это чёрный юмор такой? – решил Платон, что они шутят.

Лица Ксанки и Лизки оставались непроницаемыми.

– Тебе могилы показать?

– Похоже, что вы не шутите.

Они захохотали.

– Смотри, купился! – указала на него пальцем Ксанка.