Даурия - стр. 73
– Не подъезжай… Зарежу!.. – страшным голосом закричал мужик и взмахнул литовкой.
Каргин опешил. Пользуясь этим, мужик кинулся к телеге, взобрался на нее и схватился за вожжи. Но конь не тронулся с места. Впопыхах мужик забыл, что сам же и привернул коня вожжой к оглобле, как только приехал. На мгновенье он растерялся, но потом прямо из телеги прыгнул на круп коня. Оглядываясь на Каргина, рвал он невпопад вожжи, затянутые на конце оглобли.
– Ускачет ведь! – крикнул проскакавший мимо Каргина Платон с дробовиком в руках. – Стой! Ни с места! – скомандовал он мужику, направив на него дробовик.
Но мужик попался не из трусливых. Он ловко махнул с коня на противоположную от Платона сторону и, готовый на все, снова схватил литовку.
– Брось литовку! Брось, тебе говорю! – надсаживался Платон, не зная, на что решиться, и все еще надеялся взять мужика на испуг.
Но тот понял, что казак стрелять трусит, и пошел прямо на него. В одной руке у него была литовка, другой он грозил Платону и кричал:
– На, гад, убивай!.. Убивай, гуран проклятый.
– Застрелю! – пригрозил еще раз Платон, но, видя, что мужика этим не проймешь, повернул коня и поспешно отъехал в сторону.
Отступление Платона задело за живое Каргина. «Вот гужеед драный! Он так и впрямь уйдет», – подумал Каргин и, низко пригнувшись к луке, зычно гикнув, пустил коня в карьер. Но конь у него был с норовом. Не доскакав до мужика двух-трех шагов, свернул он круто в сторону, чуть было не погубив самого хозяина: сверкающая литовка свистнула над головой Каргина. Отскочив, Каргин принялся с ожесточением хлестать коня нагайкой. Платон поспешил к нему на помощь. Мужика окружили, но подступиться к нему боялись. Платон попробовал вступить с ним в переговоры:
– Сдавайся, дядя. Покуражился, помахал литовкой – и будет. Штраф все равно придется платить.
– Убивайте или уходите с дороги. Живым я вам в руки не дамся.
– Экой ты, дядя, вредный. Ведь нас четверо, распалишь нас, так плохо тебе придется.
– Плевал я, что четверо вас. Сунься, попробуй!..
Пока препирались они, парнишка тем временем успел добежать до деревни.
– Тятю мунгаловцы убивают! Там… За поскотиной! – крикнул он мужикам, катавшим на улице бабки.
Мостовцы, многие из которых по случаю праздника были изрядно навеселе, похватали кто ружье, кто добрую орясину, и человек тридцать понеслись на конях выручать своего. Плохо пришлось бы казакам, если бы мостовцев вовремя не заметил Северьян.
– Убегать, Елисей, надо. Народ сюда скачет, – предупредил он Каргина.
– Какой народ? Что ты врешь!.. – завел было Каргин, но, услыхав приближающийся конский топот, даже не оглянувшись, хватил коня нагайкой и поскакал прочь.
Вслед за ним припустил и Платон. Передние мостовцы показались уже из-за кустов.
Платон, надеясь на своего коня, вдруг остановился и, подпустив их поближе, закричал:
– А ну, подъезжай, кому жизнь надоела! В момент на тот свет отправлю!
Мостовцы остановились. Это все была безусая молодежь, гнавшаяся за казаками не от злобы, а из озорства. Парень на чалой кобыленке оскалил зубы и с издевкой крикнул Платону:
– Ты что-то недолго храбрился. Вон какой верзила, а улепетываешь без оглядки. И не стыдно тебе?
– А вам не стыдно? На какое дело решились! Проучим мы вас за это, стаскаем к мировому. Так и дома скажите.