Дареная истинная. Хозяйка лавки "С огоньком" - стр. 30

На площади действительно шумит рынок, несмотря на холод. Торговцы кутаются в меховые накидки, потирают замерзшие руки. От рыбных рядов тянет солью и копченостями, пахнет свежим хлебом из пекарни. Возле колодца в центре площади судачат женщины, набирающие воду.

— Идем, — Улька тянет меня к мясной лавке и внимательно смотрит, чтобы я никуда от нее не ушла.

Она ловко выторговывает красивый кусок мяса, постоянно поглядывая внутрь лавки, но в последний момент оттуда все же выходит тот, о ком говорила Марта. Действительно кривой (похоже, из-за пораженного лицевого нерва), высокий, но очень нескладный.

— Только за полную цену, — говорит он так, что молодая торговка, похоже, не знавшая про “высокие” отношения хозяина с Улькой, подпрыгивает. — Иди в лавку, там надо мясо отсортировать.

— С какой это стати? — хмурится Улька.

— А с такой, что всяким недалеким девкам…

— Погодите, — вступаюсь я. — Кто вам позволил так разговаривать с девушкой?

Он переводит взгляд на меня, и я понимаю, что зря влезла. Но разве меня это остановит?

— А кто мне запретит? Ты, что ли, драконья подстилка? — усмехается он.

Ярость клокочет внутри меня, но я давлю ее, а сама улыбаюсь и подхожу ближе. Так, чтобы с улицы нас было почти не видно.

— Может, я, — говорю медленно, приглушенно. — А, может, дракон, которому я пожалуюсь, что ты ко мне приставал. Как думаешь, как поступит его величие с тем, кто позарится на его?

Парень бледнеет и, кажется, кривеет еще больше.

— Тебе не поверят!

— Мне? Поверит. А Улька подтвердит, — говорю я. — А я для пущей правдоподобности еще и закричу. Хочешь?

Он оглядывается по сторонам, уже жалея, что прогнал торговку.

— Н-не н-надо, — заикается он.

— Тогда мы берем мясо по сторгованной цене и… ты больше не позволяешь себе ничего личного в отношении Ульки.

Поднимаю бровь, пытаясь понять, дошло ли до него. Он кивает — дошло.

— А узнаю, что ты продолжаешь — можешь предположить, что будет.

Мы забираем мясо и идем к следующей лавке. Конечно, я взяла парня на слабо только из-за того, что ему ума не хватает. С кем-то другим бы это не получилось бы, но Улька осталась очень воодушевлена и очень благодарна.

— Ты главное, больше таких “женихов” себе не лови, — говорю я. — Да и по женатому переставай вздыхать. Нехорошо это.

Она кивает, грустно всхлипывает, но не спорит — знает, что я права.

Дальше мы с ней разделяемся: она идет в лавку молочника, а я иду к “старому Петрусу” за приправами.

Но не успеваю я дойти до его лавки, как вижу знакомое лицо. Не сразу понимаю, кто это, но в груди растекается тепло и нежность. Наверное, это реакция тела, потому что только спустя пару мгновений я понимаю, что это Аурика — сестра Марики.

Она чуть младше Марики, но очень на нее, то есть на меня, похожа: те же белокурые волосы, те же большие голубые глаза, но, помимо всего прочего, есть в ней какая-то кукольность. Такая абсолютная миловидность, придающая ее внешность невинное выражение, возведенное в куб.

Она замечает меня, я на автомате делаю несколько шагов к ней, чтобы поприветствовать. Сестра замедляется, а я спрашиваю:

— Аурика? Как ты? Я переживала, — хочу обнять ее, но она выставляет руку вперед.

— Вы о чем? — Аурика отшатывается от меня, как от прокаженной, и оглядывается по сторонам, как бы удостоверяясь, что никто этого не видел.