Дар Павшего: Восход Чёрного Солнца - стр. 33
– Шевели ртом, старый пень. Извлекай уже свои мудрёные мысли, – шептал писарь одними губами, практически про себя. – Давай же, утомил ведь совсем. Спина у меня скоро совсем занемеет, а толку всё мало. За целые сутки ни одного нового слова. Я все твои пророчества уже наизусть выучил. Удиви, давай. Иначе зачем мне тогда писало дали?
– Не пойму, зачем Сотнику эти пророчества? Бубнёж этот мы который уже по счёту день слышим, а никакого толку. Я таких пророчеств и сам по пьяни могу наговорить сколько хочешь, – еле слышно, тоже почти про себя, прошептал второй охранник, стоявший рядом. Но в полнейшей тишине его слова оказались достаточно громкими, чтобы рассердить охранника-писаря.
– Эй, тише можно? Вдруг что-нибудь важное пропущу? И кстати, чтобы ты знал важность нашей работы. То, что мы тут торчим, это не сотнику, а самому Экзархиусу надобно. Он мне сам лично приказал. В общем, тссс…
Николай даже не увидел, а каким-то образом ощутил, что в углу небольшой, но, как ни странно, очень светлой камеры, находящейся в подземелье башни Лунного Света, сидел в позе лотоса седобородый старик и что-то шептал, при этом мерно раскачиваясь, будто пребывая в трансе.
Старик, казалось, был слепым. Его глаза были широко раскрыты, но никто ни разу не видел, чтобы старик моргнул либо перевёл взгляд в сторону. Он всегда смотрел только в одну, только ему известную точку. Даже когда его насильно кормили жидкой, но очень наваристой похлёбкой, он продолжал смотреть в эту точку.
Но на самом деле старик вовсе не был слеп. Это выяснилось, когда приходил учёный медикус и водил рукой перед лицом старца. Этот медикус определил, что зрачки реагируют на свет. Он выдал заключение, что, соответственно, старик не слепой, а только видит не этот мир, а что-то своё, невидимое всем остальным. Так как охране было абсолютно всё равно, в какие ещё миры смотрит старец, на этом и остановились. Смотрит, куда ему надо, да и шут с ним. Лишь бы не окочурился ненароком.
Второй охранник, тот, что стоял в качестве ассистента, опять не выдержал гнетущей тишины и произнёс:
– Ну, может быть, всё-таки иссякли мысли у старика. Чего ты так рвёшься да кипятишься? Может быть, всё оттого, что пора бы и пообедать? Скоро и старику похлёбку принесут.
– А знаешь, – на удивление дружелюбно произнёс писарь, – такой похлёбки, той, что кормят этого старца, я бы и сам не прочь был отведать. Видел бы ты, как её готовят. Целую перепёлку отваривают, затем мелко-мелко крошат. А затем с разными пахучими травами и даже земляными яблоками смешивают. Мммм…
Сказав это, писарь сглотнул слюну и вспомнил, что не ел с утра. И лишь на одну секундочку отвлекшись от работы, от воспоминаний сделал блаженное лицо, подняв взор вверх. Подумать-то о похлёбке он подумал, но стражник прекрасно помнил ту затрещину, которая досталась ему от сотника за попытку отхлебнуть чуть-чуть из котелка. Совсем чуть-чуть, а синяк-то до сих пор болит! Хорошо, что рёбра целы остались.
– Идиот! Совсем мозги потерял? Ты что же, хочешь в Дом Истины к жрецам-мозгоправам для особой инструкции отправиться? Встань, стой прямо и смотри на меня, кому говорю! Глаза не отворачивай, а то отворачивать нечего станет! – стал чуть ли не с пеной у рта кричать на писаря сотник, потрясая у него перед лицом пудовыми кулачищами. – Да ты хоть знаешь, что Видящий, если его не кормить и не ухаживать за ним, проживёт не дольше, чем пару закатов? Что мы тогда Экзархиусу скажем? Что тебе, сукиному отродью, похлёбки, собственноручно жрецами приготовленной, больно уж захотелось испробовать?