Дар неудачи - стр. 3
У психиатров есть специальный термин для такого поведения. Оно называется слияние. Это нездоровое состояние симбиоза, оно порождает несчастных, вечно обиженных родителей и не вылетевших из гнезда детей, которые, закончив колледж, возвращаются жить в родительский дом. В 2012 году 36 % молодежи в возрасте от 18 до 31 года все еще жили в родительском доме, и, хотя частично это объясняется снижением занятости и повышением среднего возраста вступления в брак, эти цифры – проявление тенденции, наблюдающейся уже несколько десятков лет[2]. Чтобы вырастить здоровых, счастливых детей, которые смогут строить взрослую жизнь отдельно от нас, надо убрать из их жизни наше эго и позволить им испытать гордость собственных достижений и боль собственных поражений.
Также нам пора кончать с гонкой за успехом, мы уже умудрились довести себя до постоянного стресса и паранойи. Наши записи в Facebook и беседы во время футбольного матча – сплошные байки об учебных достижениях и спортивной славе наших детей, от этого хвастовства так и разит пассивной агрессией. Дети растут, и мы начинаем говорить о том, как объездили всю страну в поисках подходящего университета, о репетиторах, готовящих детей к госэкзаменам, потому что… разве вы не слышали? В новостях сказали, что сегодняшний диплом университета приравнивается к прежнему школьному аттестату… а чтобы получить этот диплом, детям придется преодолеть массу препятствий, которых у нас не было, потому что колледжи стали дороже и разборчивее… и больше нет таких, после которых точно найдешь работу… а поскольку экономика катится в пропасть, то, когда дети выйдут из того университета, который соблаговолит их взять, им, может, придется работать в баре за минимальную зарплату, чтобы платить за койку в квартире с шестнадцатью своими приятелями.
Пора остановиться и сделать очень глубокий вдох. Ученые обнаружили, что эта болезнь – «Феномен родителей под давлением» – весьма заразна. Даже попытавшись привиться от нее заранее, я все равно пала ее жертвой и не смогла стать такой матерью, которой хотела. Я стою над ребенком, делающим уроки, и по мере того, как приближается поступление в университет, делаюсь все более одержима его средним баллом. Как будто бы лучшие мои порывы придушены, а я сама подсела на иглу: если я не буду давить на детей, чтобы они больше успевали, больше из себя представляли, они потерпят поражение, а значит (вот он, неизбежный вывод), и я в качестве их матери тоже потерплю поражение.
В особо мрачные моменты я пыталась искать виноватых в своей судьбе и успешно нашла целое стадо козлов отпущения. Тут и реакция на «расслабленное» воспитание пятидесятых и шестидесятых, и воспитание на основе привязанности, которое мы применяли, когда дети были младенцами, и чувство вины в связи с неудавшимися попытками найти неуловимое равновесие между работой и семьей. Похоже, у нас больше нет золотой середины, островка безопасности: или все, или ничего.
Маятник воспитания качается взад-вперед, поэтому в том, что сейчас он находится в фазе гиперопеки, на самом деле никто не виноват. Таков цикл действия и противодействия, который составляет историю нашего вида. В начале XX века родителям велели вообще не дотрагиваться до своих детей, чтобы не избаловать, но к девяностым годам нас учили спать, есть, мыться, отправлять естественные надобности и дышать, ни на миг не расставаясь со своими «кенгурятами». Очевидно, что маятник находился в своей разумной, средней зоне где-то между 1970 и 1980 годами, и я бесконечно благодарна за то, что мне выпало играть в его тени, когда он проходил срединную точку. Однако золотой век равновесия пролетел чересчур быстро, и маятник пошел вверх – к тому месту, где мы находимся сегодня.