Дамба - стр. 12
– Хорошо – я, – продолжал старик. – А почтальоны, которые пенсию носят… Мало того, что риск, а напрягаться же тоже надо.
Дед не помнил подобной жизни. Всё ему было впервые.
– Интересно живем, увлекательно, – бормотал он, задыхаясь. – С нами вообще не соскучишься.
Степаныч взял из его рук сумку и шагнул кверху. Попутчик тут же отлип от перил.
– Надо торопиться, пока носильщик подвернулся, – усмехнулся он.
– Говорят, у вас тут компания объявилась, – сказал Осадчий.
Дед не понял, напрягся. Компания – это как понимать?
– Учреждение… – добавил Осадчий.
– Нету здесь никаких учреждений. Точно известно.
Осадчий вынул из кармана запрос и произнёс:
– «Вега-плюс» называется…
– Нету… Ни плюсов, ни минусов. Какой номер, говоришь?
Осадчий произнёс цифру.
– Поднимешься – сам увидишь, – решительно проговорил дед и надолго замолчал.
Они поднялись до восьмого этажа, и тут попутчик уцепился в сумку железной хваткой.
– Премного благодарен…
Осадчий разжал руку и двинул дальше, понимая, что идёт напрасно. Какой дурак расположит свой офис так высоко! Россия – не Америка! А Новый город – это даже не Санта-Барбара. В здешних местах по низам «гнёзда» вьют. Всего шестнадцать этажей, но так высоко, что больше ничего не хочется…
Он добрался до последнего этажа, но так и не встретил заветной таблички. Дверь имеется, а таблички нет. Ни отверстий от шурупов, ни даже светлого промежутка на выцветшей поверхности. Это была обычная дверь из ДВП, о которую местные кошки точили когти.
Осадчий перевёл дух, нажал на кнопку звонка и ничего не услышал. Нажал сильнее – опять тишина.
Степаныч не стал бить в дверь кулаками. Он отошёл к другой квартире, нажал на кнопку и вскоре услышал шаги.
– Кто нас спрашивает? – раздался детский голос. – Дома никого нет, и я не открою.
– Молодец, – обрадовался Осадчий. – Не открывай, только скажи: кто живёт у вас напротив лестницы? Мне сказали, что там парикмахерская… «Вега-плюс» называется.
– Вы ошиблись. Больше не звоните, а то я позвоню в полицию.
Ребенок не шутил. И впрямь молодец. Только так и надо поступать в этой жизни.
Осадчий развернулся и пошёл назад. Ступил книзу и вдруг услышал позади торопливую мелодию. Это мог быть мобильный телефон.
Осадчий стрелой метнулся назад и замер у косяка, напрягая слух. За дверью наверняка было не до него – там смотрели не в глазок, а на дисплей телефона.
– И что из того?.. Вот даже как?! Но для чего это надо было?! – Человек говорил с небольшим акцентом и был недоволен. – Зачем тебе нужен этот спектакль? – Голос удалялся. – Это была твоя идея с запросом! Пока…
Осадчий отпрянул от стены, скользнул к ступеням. Предчувствие не подвело. Надеясь на всеобщую сумятицу, кто-то желал получить сведения закрытого характера.
Степаныч опустился этажом ниже, прислушался: его никто не преследовал. Тот, что говорил по телефону, возможно, отвлёкся на мгновение от дверного глазка, и этого оказалось достаточно.
Осадчий вышел на улицу, присел на скамью под липами. Для чего они вдруг стали кому-то нужны – старые планы с грифом «Секретно»? Лежали себе мирно в архиве – и вдруг потребовались. Кому?
Особист усмехнулся. Неужели Ахмеров крыса? Однако на что эта крыса надеялась? На всеобщий маразм?
Осадчий мог бы сегодня остаться дома. Но он вышел на работу и благодаря этому точно знал теперь, что не так всё просто вокруг его незатейливой должности. Он вынул из кармана небольшой передатчик и нажал кнопку вызова. Если под машину заложили взрывчатку – обязательно взорвётся. Ни одно электронное устройство не может выдержать подобного дребезжания в эфире. Машина стояла, как и прежде. Осадчий встал со скамьи и подошел к ней. Нагнулся, опершись коленом в асфальт, заглянул под днище с водительской стороны, но там оказалось пусто. Посмотрел с другой стороны – тоже пусто. Заглянул в салон – всё в том же духе. Даже крохотная соринка, оставленная на сиденье, лежит так же. Значит, можно садиться и ехать. И можно доехать до работы или до дома, если тебя не сшибут где-нибудь из гранатомета. Но тогда станет заметной его должность, и об этом станет известно в ФСБ и МВД. Это вряд ли будет на пользу противной стороне. Надо быть совершенно глупым, чтобы не понимать подобного обстоятельства.