Дама с биографией - стр. 43
– Мам, ты опять не спишь?
– Дадут, Люсинк, нам квартиру, а чего мы туда с тобой повезем? Первое, думаю, надо нам приобресть шифонер с зеркалом. Кровать вторую нужно обязательно, а лучше, для тебе, диван складной…
– Спи. Мне тетя Маруся Лаптева сказала по секрету, что у правительства сейчас нет средств на такое большое строительство. У Михал Василича знакомый работает в министерстве, он и узнал. Так что нас вряд ли будут сносить.
– Будут, дочк, будут! – горячо шептала мама. – Кабы нет, так к нам бы уж давно кого-никого подселили. Знать, боятся сюда прописать. Пропишешь – потом квартиру им подавай. А так – только нам.
Две клокастые двери в коридоре действительно уже давно заклеены белыми бумажками с печатью. Ночью порой даже страшновато бывает: тишина за ними такая, словно там все умерли. Но никто не умер. Все уехали. Шурка Воскобойникова, охваченная охотой к перемене мест и жаждой большого женского счастья, бросила свой общепит и подалась проводницей на поезд «Москва – Ташкент». Первое время по приезде она бойко развешивала в газетные кульки всем желающим ржавый каменный урюк и черный изюм с костями, а через год на ташкентском базаре, где есть все, что душе угодно, нашла то, что так долго искала, – дядьку в тюбетейке, по имени Хасан Абдуррахман, почти что ибн Хоттаб, приблизительно хоттабского же возраста и Шурке ровно по грудь. Большого женского счастья не получилось, но это не беда! Зато теперь Воскобойникова каждый день лопает от пуза нугу, халву и пахлаву и, есть надежда, от сладкого наконец-то подобреет. Иначе Хасану Абдуррахману кирдык будет!
Тете Марусе с ее «академиком» так далеко за счастьем ехать не пришлось. Счастье их бревенчатое возвышалось всего через три дома от прежнего несчастья. К возвращению из армии сына Вовки куплен был Лаптевыми крепкий домина под зеленой железной крышей. Всё до последней копеечки истратили на ремонт и убранство, уверяла тетя Маруся, но обещалась, как Миша получку получит, сразу пригласить на новоселье.
Новосельем бывших соседок обошли. Узнала Нюша о такой Марь Ляксевниной подлости прямо в ту же субботу, когда утром Михал Василич перетаскивал в дом из военного «газика» ящики с водкой, а вечером музыка у Лаптевых из открытых окон гремела. Тут ведь не город, тут ничего не скроешь.
– Вишь, побрезговала она нами! Рылом мы ей не вышли! Кабы раньше знать, пущай бы Шурка ко́су ей выдирала аль кипятком ее обваривала! – расстилая постель, все никак не могла успокоиться обиженная по гроб жизни Нюша. А в воскресенье разбудила Люсю аж в семь утра – до того ей не терпелось рассказать, как ночью пьяные Вовкины дружки матерно орали на весь поселок, пока шли с новоселья к автобусу, как оторвали от беседки железную доску с названием остановки, выломали все до одной тонкие рейки, да еще и лавочку запоганили – «вырвало из них кого-то».
Только осенью, когда тетя Маруся решила, что ее обещание про новоселье давным-давно позабыто, заманила она к себе бывших соседок – «просто так, поглядеть, пока Миша на работе, а Вовик с института не пришел».
– Хоромы, истинно хоромы! – переступив босой ногой через блестящий от сурика порог, с фальшивым восхищением повторяла Нюша, так и не простившая нанесенной им обиды.
– Проходите, проходите. Люсенька, проходи, только баретки сымай. Ковры у нас.