Далекий след императора - стр. 4
– Че у тебя? – боярин посмотрел на Ульяну.
– Батюшка, кормилец ты наш, спаситель….
– Хватит! – грубовато остановил он ее. – Зачем пришла?
– А… да вот. Моих дитятев… чуть етот аспид… изувечил.
– А где они? – вставил Григорий, глядя в окно.
Боярин намек своего служки понял.
– Да, где они?
– Щас! – Ульяна, чуть приподняв подол, ринулась к двери.
Вскоре за ней вошли дитяти. В дверном проеме им пришлось наклонить головы.
Первый, видать, старший, был с перевязанной щекой. У второго подвязана рука не совсем чистой тряпицей. Третий был с костылем. А четвертый… У него был такой фингал, что закрывал весь глаз. Глядя на эту команду, боярин не мог сдержать смеха.
– Дитяти! – смеясь и показывая на них пальцем, он смотрел на Григория.
И тот не мог сдержать смеха. Отсмеявшись, спросил:
– Так сколько их было, этих аспидов?
– Да один! – надрывным, слезным голосом ответила Ульяна.
Боярин переглянулся с писарчуком.
– Один! – не без удивления переспросил Осип.
– Да, один – повторила она.
– За что?
– Да… етот аспид… Ягор хотел лишить дочку мою, Марфу, невинности.
– Невинности?
– Да, да… вот те крест! – Ульяна взмахнула рукой, но креститься не стала.
– Где твоя…как ее?
– Че… привести? – Ульяна смотрит на боярина.
– Приведи, – кивнул тот головой.
Вскоре она привела дочь. Та вошла робко, с низко склоненной головой, отчего коса упала и едва не волочилась по полу. Когда они подошли, боярин приказал:
– А ну, красавица, подыми-ка голову. Глаза твои хочу видеть.
Марфа, подняв голову, так и прожгла боярина своими глазищами. Тот даже заерзал в кресле. А в голове зазвенело: «Хороша девка! Хороша!» Посуровив, он спросил глуховатым голосом:
– Скажи, мать правду сказала, что тот аспид… как его…
– Да Егор, – подсказал писарчук.
– Егор, правда, хотел лишить тебя… чести?
– Кто… Егор? – дочь посмотрела на мать. – Да чтоб Егор… матушка…. Да ты не права! – Марфа зарыдала.
Плач ее был такой искренний, такой сердечный, что боярин не выдержал и приказал:
– Ты, Ульяна, отведи ее! – сказав, он посмотрел на Григория.
– Пущай приведут аспида! – не без улыбки сказал Григорий.
А дома у Прасковьи беда. Егор второй день не поднимался с постели. «Хворый, что ли?» – думает мать. Но сколько она ни прикладывалв ладонь ему на лоб, тот был холодный. Если Прасковья начинала его расспрашивать, в ответ слышала одно:
– Отстань, матушка!
Походит, походит мать вокруг – и опять к Егору. И опять тот же ответ. Не выдержала – и к Ивану, который шил хомут.
– Да я – то че… зови Милантию.
Милантия, древняя старуха, на селе слыла как лучшая знахарка.
– Да, наверно, пойду. Ты не против, ежели ей курицу дам?
– Ту, которая плохо несется, – ответил Иван, шилом прокалывая очередную дырку. Но до знахарки дело не дошло. С боярского двора прибежал холоп и потребовал, чтобы Егор срочно шел к боярину.
– К боярину?! – не без испуга спросила Прасковья. – Зачем?
Тот только пожал плечами.
– Слышь, Яван, Егора к боярину кличут!
– Слышу! – он снял с колен недошитый хомут и отложил его в сторону.
Отряхнув портки, поднялся. Подойдя к Егору, повернул его к себе.
– Ты че натворил? – грозно спросил отец.
– Да ниче… батяня! С чего ето ты взял.
– С чего. С чего, – передразнил тот, – пошто тя к боярину кличут?
– Мня… к боярину? – словно проснувшись, спросил сын.
– Нет… мня! – с раздражением буркнул отец и добавил: – Пошли! Да живей.