Далекий край - стр. 34

– Издалека ли? – заводит беседу Дохсо.

– В Мылки на лов калуги поехали. Маленькую калужку по дороге поймали. Сзади ее ведут… Ну а что новенького в Кондоне?

В стойбище Кондон, где живет Дохсо, ондинцам все приходятся родственниками, поэтому Ла с большим вниманием слушает рассказы старика. Шаман Бедзе, по словам Дохсо, видел нынче летом в лесу рогатую лягушку и поэтому надеется разбогатеть. Бочка убил изюбря и взял панты. Он отвез их в гьяссу, но пока не продал: торговцы не дают за них хорошей цены…

– Ой, беда, беда! – вдруг оживился Дохсо. – Ты старуху Талаку помнишь? Чего с ней случилось… Беда, – покачал он головой. – Она в тайге утерялась. Черт ее утащил…

Покуривая табак, старики обменивались подобными новостями. Тем временем из-за мыса приплыли остальные ондинцы. Останавливая лодки, они выбирались на пески и рассаживались на корточках вдоль берега, напротив угды Дохсо. Пришлось ему прервать свой рассказ об украденной чертом старухе Талаке, вылезть на косу и целоваться со всеми Самарами. Они его сородичи, и старик должен быть обходителен с ними.

Ла принес калужий калтык и носовые хрящи.

– А почему, дядюшка Дохсо, рано идешь домой? – спрашивали ондинцы.

– Калуга мало играет, – с заметным неудовольствием ответил Дохсо.

– А в гьяссу был?

– Был, – обкусывая сырой калужий нос, пробормотал Дохсо.

Тут Дохсо хотел было рассердиться, но вдруг, словно что-то вспомнив, расплакался. Он с горечью признался сородичам, что приехал в гьяссу и хотел кое-что выменять. Маньчжуры вовлекли его в игру и выиграли у него чуть ли не всю зимнюю добычу. А старик Сичкен подговаривал его поставить на кон дочерей… Чтобы не остаться совсем голым, Дохсо купил у маньчжуров крупы и поспешил домой.

– Там без головы останешься, – смущенно проговорил старик.

– Ну, берегись, Дохсо: в Кондон вернешься – жена на тебя рассердится, не простит, что проиграл меха, – посмеивался Ла, – за косу тебя таскать станет.

Дохсо вынул из деревянных складных ножен тонкий, остро отточенный нож и, хватая калужатину зубами, ловко и быстро проводил им у самых губ.

– А как там кривой амба? Давно его не видели… Шкурки грызет? – захрипел дел Падека.

Все засмеялись.

Падека говорил про Дыгена. Это ондинский торгаш Гао Цзо прозвал ливанского маньчжура крысой, которая грызет шкурки.

– Кривой Дыген куда денется, – тяжело вздохнул Дохсо. – Видал его близко. Он все девок ищет. Много там красивых девок приехало. Я видел одну девку – волосы светлые, как у орочонки.

– Ты ее видел? – подскочил Удога. – Светлые волосы? Сама высокая?

– Глупости! Глупости! – перебил сына Ла. – Лучше ты новости расскажи, – обратился он к Дохсо. – А про глупости не будем поминать, – покосился он на сына.

– Нет, это не глупости! Маньчжуры ту девушку взяли? – с отчаянием спросил Удога.

– Не-ет, – ответил дядя, – она с отцом. А ты что так вскочил как ужаленный?

– Про Талаку, про Талаку расскажи! – тараторил отец.

– Слушай про Талаку! – строго сказал Дохсо, обращаясь к Удоге.

Все стихли. Один Удога не знал покоя. Ему захотелось отправиться прямо в гьяссу.

– Тетка Талака весной пошла домой на лыжах с озера в деревню Синды и пропала, – рассказывал Дохсо. – Мы ходили по ее следу. Шли-шли, и след пропал… Куда девалась? Кто-то поднял ее на воздух. Дальше дороги нет и следа нет, а по лыжне заметно, что она как будто прыгнула вверх… Кругом в тайге искали, искали – нет следа, утерялась старуха…