Цзи - стр. 8
На выходе из гостиницы пришлось подождать, пока мимо пройдет хмельная процессия празднующих Китайский Новый год. Покричали «лаовай-лаовай», как водится.
Андрей повел Стасю в узкий переулок, к тому самому дому с выбитыми стеклами, на который выходило окно покойного. Оторвал толстую доску, которой была заколочена дверь. Ветхий замо́к сдался с пары тычков.
Похоже, это одно из бесчисленных зданий, предназначенных под снос. В Китае, одержимом строительным бумом, все дома старше лет двадцати без сожаления уничтожаются, чтобы освободить место для новых.
Вошли в пустое, пыльное помещение. Было темно, лишь через грязные стекла пробивался мутный уличный свет. Андрей повел Стасю через сумрак и грязь на второй этаж.
Сербка не спорила, только морщила от пыли изящный нос. На втором этаже Огневский подошел к разбитому окну. Через дыру в грязном стекле падал красный луч неонового света.
– Ага! – Огневский показал на пол.
Стася увидела на полу среди осколков стекла темный сверток. Андрей поднял его – что-то небольшое завернуто в толстую ткань и перетянуто изолентой. Огневский начал стягивать обертку, под ней сверкнуло в красном свете серебро.
– Шта?! [Что?! – сербск.] – воскликнула Стася. – Это она, она! Андрей, какой ты молодец!
– Это Боян молодец, Царство ему, бедняге, Небесное, – ответил Огневский. – Видимо, понял, что за ним пришли… Знал, что в комнате шкатулку точно найдут. Открыл ставни да и бросил сверток через переулок, в окно заброшки. Ты ведь сама заметила, что покойный зачем-то распахнул окошко, несмотря на зиму. Гляжу – а на той стороне стекло разбито. Окно давно не мытое, все в пыли, но пробоина совсем свежая, с блестящими краями. Боян очень не хотел, чтобы эта штука попала в чужие руки… Что там внутри, кстати?
– Ой, – спохватилась Стася, – надо же проверить!
Она сорвала остатки обертки, посмотрела на ларец – он был очень изящно сработан, тончайшие завитки серебра изображали кудрявые облака.
– Хорошо хоть обмотка толстая, – выдохнула она, – вроде бы ничего не повредилось… Иначе Го бы меня убил!
Осторожно открыла ларец, нахмурилась. Внутри оказалась сложенная вдвое стопка каких-то листов, густо исписанных от руки и сшитых скрепкой. Девушка схватила бумагу, быстро глянула, яростно отшвырнула в сторону – и вздохнула с облегчением. В неоновом свете блестели серебром два ряда крохотных кубков, скорее даже рюмок, граммов на тридцать каждая.
– Все на месте… – прошептала Стася, быстро пересчитав. – Шестнадцать штук.
Андрей посмотрел на сшитые листы, сиротливо лежащие на грязном полу.
– А это? – спросил он.
– Не знаю, да неважно! – Стася даже не обернулась. – Какие-то записи Бояна. Он много всего сочинял, больше всякую безумную фигню.
Огневский, сын учительницы литературы, поколебался, но все-таки не смог оставить рукопись валяться в пыли – сказалось с детства привитое уважение к слову. Поднял сшитую пачку листов и положил за пазуху.
Снаружи снова послышались хлопки – неужели и в этом глухом переулке нашлись свои гуляки?
Раздался звон стекла, в одно из окон влетела и закрутилась на полу большая праздничная петарда. Ярко-красная трубка длиной с ладонь вертелась, сверкая огненным хвостом.
Андрей напрягся, Стася подняла руки, чтобы успокоить его, – ерунда, просто хлопушка. Он и сам так подумал в первую секунду. Но какой-то рефлекс, вколоченный прямо в спинной мозг, сорвал Огневского с места. Он кинулся к девушке, сбил с ног и откатился вместе с ней за опорный столб.