Цветы мертвых. Степные легенды (сборник) - стр. 71
– Ишь, ты, ка-кет-ка! – сказал он, обняв ее широкой как торба ладонью и хлопнув смачно по туго обтянутой плахте.
Красная от смущения и довольная, что казаков больше стрелять не будут, галичанка пошла через улицу в хату, мелькая зелеными от грязи пятками. Казаки голодными глазами провожали ее до самой калитки.
После экзекуции над казаком, укравшим курицу, перепуганное строгостью население деревни окончательно отказалось от жалоб на солдат. Те, в свою очередь, осмелели и брали, что хотели, не спрашивая. На то война.
Кур резали на глазах у хозяев. Медом угощали их же ребятишек. Крестьяне только улыбались. А поставленный за селом крест стал местом настоящего паломничества женщин и девушек, богобоязненных галичанок. У креста едва не ежедневно менялись венки из живых цветов и букеты.
Проходившие мимо в бой воинские части задерживались на миг у креста. Солдаты торопливо снимали просаленные в походе фуражки и так же торопливо крестили запыленные лбы.
Кавалерийский полк шел как-то с песнями. Драгуны пели веселую украинскую песню:
Но песенники, увидев крест со страшной надписью, снимали фуражки и крестились. Песня сама оборвалась.
– Наверно, за душегубство, какой-то расстрелянный… – слышалось по рядам.
– Такой же как и ты, душегуб. За курицу, всего только.
– За ку-ри-цу? Что ж выходит, что солдатская душа дешевле куриной?
– А ты думал? Так и выходит. Курку за рупь купить можно, а солдат ничего не стоит.
К кресту подъехал высокий заслуженный вахмистр. Он прислушался, что говорят солдаты и скомандовал:
– А ну проезжай, что ли! Какие разговоры повели. Сами курки с роду не ели, а тоже, астрономы… Как и исть то ее не знають.
– Да нет, за войну-то понаучились трошки, – пискнул какой-то озорной голосок из-за спины других.
– Я вот те научу, так забудешь, как ее и звать. Вот как спробую по шее, так не захочешь ешшо… Ишь ты, ррасспусттилсся! Почему не поють? А ну, заводи! – Песенники подтянулись, запели, но без прежнего увлечения. Песня снова сама замолкла.
По селу бродили казаки. Ехавший впереди одного эскадрона командир спросил:
– Это не вашего там хлопнули?
Подтянувшийся казак щелкнул каблуками и с особой отчетливостью отрапортовал:
– Н-ник-как нет, ваш-высоко-бродье. У нас энтими делами не займаються.
– Ишь, ты! Какие вы. А сам, наверно, только что курицей закусил?
Казак, поддавшись простому обращению с ним офицера да еще чужого, невольно потерял подтянутость и попросту, по-мужицки разведя руками, сказал:
– Так ить ваш высоко… ить война. В ней война и курам и бабам. Она всех кладет под одни ряд.
– Значит: «а ля гер, ком а ля гэр»? – сказал ротмистр. Казак, ничего не поняв, все-таки не растерялся и повторил скороговоркой:
– Так тошно, ваш-бродь, лагэр, калягэр.
Ротмистр не удержался от смеха и, повернувшись к своему любимцу-трубачу, спросил и его мнения по этому поводу:
– Ну, а ты как, Чернуха? Одобряешь это дело?
– Так точно. Как же его не одобрять? Война. Известное дело, – и, почувствовав вольность, обратился к казаку:
– Скажите, пожалуйста, а что тут бабы не кусаются?
– Которые без зубов, не кусаются. А вам на што? – ответил казак.
– Да поцеловаться бы, что ли, с голодухи.