Цветок печали и любви - стр. 12
– Нет, это нужно сделать срочно! – внезапно сменил просьбу на требование неугомонный тайный доктринер. – Вы должны мне помочь! Вы же из Екатеринбурга.
Удивительно, но некоторые допотопные аргументы продолжают работать даже от противного. Напористый потомок, видно, думал, что я трепетный патриот малой родины, но в моих отношениях с ней столько всего намешано, что первая моя нота родства – противоречие. Схватка вины и боли. Однажды я решила, что это глубже всякого психоанализа, и оставила эту вечно пульсирующую родовую чакру в покое. И так она во мне и болит. Но в ее глубине, самой сердцевине есть то, что потомку Филатовых удалось задеть.
– Разве вы не знаете – семья Романовых ушла по подземному ходу! – возмущенный моим невежеством, торопливо просвещал меня адепт канонизации. – Дом Ипатьевых соединялся подземным ходом с соседней фабрикой…
Иисус Мария! Кондитерская фабрика! Запах ирисок! Вот она, базовая архаика моего детства! Меня тогда тянуло к окрестностям трагического Ипатьевского дома. Не только из-за ирисок. Это были мои любимые места в городе! Что-то было в них таинственное. Нетронутое в своей запущенности и старине. Зовущее к путешествиям во времени и пространстве. Внешне это были просто старые кварталы с вкраплениями архитектурных куличиков конструктивизма. В этой части города, начинавшейся у моего родного дома, царствовали: парк Дворца пионеров с прудом и ротондой на острове – для темных и отнюдь не пионерских дел; обветшалые одноэтажные купеческие домики и скромные, без столичной помпезности сталинки; ступени, стертые и осыпавшиеся, как старческие зубы; колонка со студеной водой; Вознесенская церковь, куда я никогда не заходила, но туда ходила Иринкина бабушка, Иринка – моя подруга детства… Филармония, куда всегда ходила мама, аптека с арочным входом – с этого места и начинался манящий аромат ирисок… Потом фонтан с чугунными лягушками, памятник комсомолу Урала, потом усадьба Расторгуева-Харитонова, она же Дворец пионеров… а на другой стороне и был дом Ипатьева, который снесли, когда мне было лет пять, но мама говорила, что любила гулять со мной в коляске в заросшем сквере рядом с ним…
Теперь там, конечно, храм на Крови… Затыкаю себе рот: мы так устроены, что даже если на месте любимого пустыря нашего детства построят Нотр-Дам, мы все равно будем глухо ворчать. Это можно не слушать.
…Словом, все эти места будоражили моего внутреннего скитальца. Мою точку тайны. Но, оказывается, на то были исторические причины! Под этими тропами, исхоженными мною, были подземные ходы, которые, возможно, спасли царское семейство. И пускай это чистой воды конспирологические выдумки, но тут я согласна с адептом: я там родилась, я обязана попытаться.
На несколько дней я провалилась в исследование Виктора Ланге. Да, адепт канонизации Филатовых сам носил немецкую фамилию, что рождало некое смятение, но, как оказалось, он потомок незаконнорожденного отпрыска двойника царя, что был рожден добропорядочной – а как иначе? – фройляйн Ланге, дочерью булочника. Так что фамилию Филатов ему не дали, но в немецкие метрические книги аккуратно заносят отцов внебрачных детей, что облегчает дальнейшие наследственные задачи.
Копия метрики судьбоносного предка Мартина Ланге в электронном письме прилагалась. Вот она, пугающая немецкая пунктуальность.