Constanta - стр. 20

– Ну что, идем? – спросил Валера, который, оказывается, еще стоял рядом.

– Да, – кивнула я, запихивая в рукав вторую руку.

Стоя у входа и ожидая, пока Валера докурит сигарету, я отмахивалась от его дыма, привычно ругалась с ним и вдруг увидела краем глаза, скорее даже ощутила кожей близость мужской фигуры, спускающейся по лестнице.

– Пойдем уже! – взмолилась я, держа голову прямо – очень не хотелось встречаться с Довлатовым еще раз, уже после того, как попрощались, после того, как я опозорилась перед ним по полной.

Фигура тем временем миновала нас – широкая, массивная, не оставляющая никаких сомнений. Да, это был он, и мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы не повернуть головы, когда он проходил в метре, а то и меньше, и кожу уже нещадно жгло, будто раскаленной плазмой обрызгивало.

– Он же вроде раньше нас спустился? – нахмурился Валера, выбрасывая окурок.

– И что?

– Ну, а вышел из здания позже. Когда мы проходили мимо зеркала, он стоял на первом этаже, за поворотом. Ждал кого-то будто.

– Да какая разница? Пошли домой, – махнула я рукой, содрогаясь от мучительно приятной догадки.

Разумеется, о просьбе Веры Алексеевны я так и не вспомнила – слишком под большим впечатлением от сегодняшнего дня находилась.

Аннигиляция – взаимодействие элементарной частицы и античастицы, в результате которого они исчезают, а их энергия превращается в электромагнитное излучение.

Единственной, кто знала обо всем случившемся детально, посекундно, а также о моих глубоких переживаниях относительно Довлатова, была Ольга.

Уж она-то знала мою склонность к взрослым мужчинам и могла мне только посочувствовать. Ведь он женат, у него маленькие дети. А семья – это святое. Так что не видать мне его как своих ушей. Ну а если бы он оказался отъявленным бабником, мне все равно никогда его не добиться, пусть даже ради одной ночи: не та у меня внешность, чтобы мужчин завлекать. Хотя все твердят мне обратное и называют слишком самокритичной, но я-то не слепая, зеркало у меня есть.

После комиссии я его ни разу не видела.

Лишь от кого-то услышала, что он преподает у журналистов во вторую смену, а я учусь в первую. Везение девяносто девятого уровня. Стоит ли говорить, что его страница в сети стала для меня некой сакральной святыней: я просиживала целые дни, просматривая его фотографии, от которых меня бросало в дрожь, и находя новые детали внешности еще более привлекательными, чем думала.

Я сходила с ума от беспокойства, когда видела его онлайн – мучение, которое слишком сложно вынести для меня: знать, что он никогда не напишет первым, не заинтересуется. И я, разумеется, тоже не сделаю ничего подобного: страдать молча – это так на меня похоже. Снова и снова заходить на его страничку и чувствовать себя, будто волна, разбивающаяся о камень. Циклично на протяжении веков.

Обнаружилось, что он-таки добавил меня в друзья, только счастья мне это не прибавило: теперь я была одной из шестисот студенток, числящихся у него в друзьях. Так ненавижу быть «одной из»! В этом плане мое самомнение превышает допустимые границы – я не могу и не должна быть песчинкой в пустыне, каплей в море! Особенно для него. Ведь я – особенная, точно такой же неповторимой больше нет (и слава богу!), а он просто не видит этого, как он может быть так слеп?