CLIO-SCIENCE: Проблемы истории и междисциплинарного синтеза. Выпуск III - стр. 70

Во вновь восстановленном в 1701 г. Монастырском приказе (первоначально был создан в 1653 г. и упразднен в 1677 г.) максимальный оклад старого подьячего (Семен Бурлаков) составлял 25 рублей. Остальные старые подьячие получали по 20 рублей, подьячие второй статьи – 15 и 10 рублей, основная масса молодых подьячих – по 3 и 2 рубля, четыре человека – по 5 рублей, десять человек – по 4 рубля, и 16 человек по 1 рублю в год[267].

В Посольском приказе денежное жалованье было несколько более высоким, чем в среднем у служащих других аналогичных центральных учреждений. Например, у думных дьяков-судей оно «колебались от 200 до 300 рублей», а у Л. Д. Лопухина – 350 рублей[268], у дьяков оно было (в зависимости от размеров придач) от 80 до 130 рублей[269]. Старые подьячие получали 40–50 рублей, средние подьячие имели жалованье в пределах 25–35 рублей[270], а младшие подьячие довольствовались окладом от 10 до 22 рублей[271]. В целом же денежное содержание подьячих Посольского приказа «было в 3–5 раз выше, чем в большинстве других приказов», где оно «колебалось от 1 до 50 рублей»[272].

После прочтения всего вышенаписанного по поводу материального вознаграждения труда приказных служащих может возникнуть вопрос: за счет чего могли физически существовать младшие подьячие, да и средние тоже, ведь многие из младших подьячих не были верстаны ни денежным, ни поместным окладом, а подавляющее большинство средних подьячих не верстались окладом поместным. Ответ достаточно прост: «правовые обычаи допускали «кормление от дел»[273], что было очень просто реализовать на практике, так как «все без исключения приказы обладали судебной властью»[274]. Современные исследователи деятельности приказов выделяют две формы подношений приказным служащим «почесть» и «поминки». «Причем “почесть” и “поминки” – не единоразовое подношение. Они должны были оказываться несколько раз, в зависимости от церковных или семейных праздников дьяков или подьячих и т. д. (Практически они оказывались «нужным» приказным служащим постоянно, пока была необходимость иметь с ними дело – Б. Д.). Насколько можно судить по источникам, основное отличие «почестей» и «поминок» заключилось, во-первых, в их добровольном характере со стороны дарителя, а во-вторых, в отсутствии каких-либо конкретных требований дарителя в отношении подготовки, рассмотрения и решения его дела в приказе. Именно эти два условия позволяли отграничить допустимые обычаем подношения служащим приказов от взяток (“посулов”)»[275]. Подробнее эта, до сих пор чрезвычайно актуальная тема рассмотрена, например, в статье П. В. Седова «Подношения в Московских приказах XVII века». Автор раскрывает тему статьи, опираясь на Расходные книги монастырских московских служб, а также на отписки из Москвы монастырских стряпчих, где описан ход дел в приказах и взаимоотношения монахов с приказными людьми и даны сведения о даче им всевозможных подношений. По мнению автора, «почесть» не всегда имела только материальный аспект: «Подношение икон, церковных книг, освященной воды, пасхальных яиц наиболее точно выражает нематериальный характер почести»[276]. Вместе с тем имел место быть и грубо материальный характер «почести». «Крупные монастыри, у которых были свои рыбные ловли, ежегодно раздавали в Москве “в почесть” изрядное количество рыбы. Существовало выражение: бить челом “сковороткою рыбки”. Когда-то это было, действительно, небольшое количество рыбы. Со временем размер “сковоротки” значительно вырос: в 1674 г. Иверский монастырь бил челом А. С. Матвееву “сковородочкой свежие рыбки на двух возках”: на одном была отборная крупная рыба, на втором – 5000 покупных сельдей. … Почесть носила характер своеобразного соглашения – в обмен на нее приказные люди как бы брали на себя обязательство благожелательно отнестись к челобитчику. Даже “законная” рыба к празднику, как это сознавалось обеими сторонами, не могла не влиять на ход дела в приказе»