Цитадель - стр. 26
В конце недели Эндрю, возвратившись с дневного обхода больных, был поражен, увидев Эдварда, который сидел, съежившись, в кресле перед крыльцом, вполне одетый, с пледом на коленях, в шапке, которая косо торчала на его трясущейся голове. Дул резкий ветер, а лучи апрельского солнца, освещавшие эту трагическую фигуру, были скупы и холодны.
– Вот, – закричала миссис Пейдж с торжеством, сбегая с крыльца навстречу Мэнсону, – видали? Доктор на ногах! Я только что позвонила мистеру Уоткинсу, чтобы сообщить ему, что доктору лучше. Он скорехонько приступит к работе. Правда, милый?
Эндрю почувствовал, что вся кровь бросилась ему в голову.
– Кто свел его вниз?
– Я, – сказала вызывающе Блодуэн. – А почему бы и нет? Он мой муж. И ему лучше.
– Ему нельзя вставать, и вы это знаете, – бросил ей Эндрю, понизив голос. – Делайте то, что вам говорят. Помогите мне сейчас же уложить его обратно в постель.
– Да-да, – сказал с трудом Эдвард. – Отведите меня обратно в постель. Я озяб. Мне тут нехорошо… Я… я плохо себя чувствую.
И, к ужасу Мэнсона, больной заплакал.
Вмиг Блодуэн, проливая потоки слез, очутилась подле него на коленях. Она обхватила Эдварда руками и запричитала в плаксивом раскаянии:
– Ну полно, миленький, полно. Я уложу тебя в кровать, бедняжка ты мой. Блодуэн сделает это для тебя. Блодуэн о тебе позаботится. Блодуэн тебя любит, милый.
И она взасос целовала мокрыми губами неподвижную щеку больного.
Полчаса спустя, когда Эдвард был уже водворен наверх и успокоился, Эндрю, кипя гневом, пришел на кухню.
Они с Энни успели стать настоящими друзьями, часто делились впечатлениями в этой самой кухне, и немало яблок и пирогов с коринкой перетаскала для Эндрю из кладовой эта тихая, сдержанная пожилая женщина, когда с кормежкой дело обстояло особенно плохо. Иногда она прибегала к последнему средству: отправлялась к Томасу за двумя порциями рыбы, и тогда они устраивали роскошный пир при свечке за столом в буфетной. Энни служила у Пейджа вот уже около двадцати лет. У нее в Блэнелли была многочисленная родня, все люди зажиточные, а она оставалась так долго у Пейджей единственно из преданности доктору.
– Принесите мне сюда чай, Энни, – попросил Эндрю. – Я сейчас не могу выносить общество Блодуэн.
Он вошел в кухню, не заметив сначала, что у Энни гости: ее сестра Олуэн и муж Олуэн – Имрис Хьюз. Он уже несколько раз встречался с ними. Имрис работал запальщиком шпуров в верхних копях Блэнелли. Это был степенный и добродушный человек с бледным одутловатым лицом.
Когда Мэнсон, увидев их, остановился в нерешительности, Олуэн, живая темноглазая молодая женщина, сказала торопливо, захлебываясь словами:
– Не обращайте на нас внимания, доктор, если хотите тут пить чай. Мы как раз о вас говорили, когда вы вошли.
– Вот как?
– Да. – Олуэн бросила взгляд на сестру. – Нечего смотреть на меня так, Энни, я все равно скажу то, что у меня на душе. У нас на руднике все говорят, что уж много лет здесь не было такого дельного молодого доктора, как вы. И что вы очень старательно осматриваете больных, и все такое. Если не верите мне, спросите Имриса. И люди здорово злятся на миссис Пейдж за то, что она их надувает. Говорят, что по справедливости практику следовало передать вам. А она узнала про эти толки, понимаете? Вот оттого-то она и подняла сегодня с постели бедного старого доктора. Выдумала, будто он поправляется! Как бы не так! Бедняга!