Цирк с конями в казённом доме - стр. 15
Для милиции 1992 года это мероприятие – скучная обыденность. Редкий день в Москве обходился без таких выездов. Идет дележ капиталов, бойня. Грохочут взрывы и автоматные очереди. Война идет по всей Руси-матушке…
Если смотреть правде в глаза, то с середины восьмидесятых и до начала двухтысячных Россия пережила крупномасштабную гражданскую войну. По уровню потерь она вполне сопоставима с прошлой Гражданской войной. Миллионы людей, погибших от паленой водки и наркотиков, перевешавшихся от безысходности, отсутствия медицинской помощи, – все это ее жертвы. И бездыханные тела, оставшиеся после многочисленных разборок: и бандиты, и бизнесмены, и случайно подвернувшиеся люди – это тоже жертвы гражданской войны. Она была необъявленная, непризнанная, мерзко и подленько утаиваемая или теоретически обоснованная – мол, все так и должно быть. Даже название ей подобрали бесстыдные либеральные щелкоперы: «первоначальное накопление капитала». Но это была именно война.
Если в 1918 году война шла за торжество труда над капиталом, чтобы из рабов стать свободными людьми, то война девяностых – это борьба русского народа за право надеть на себя хомут олигархии, стать рабами на своей земле, за право кучки мерзавцев разворовать все то, что накоплено тяжелейшим трудом наших предков, за яхты, виллы воров, за вывоз за рубеж национальных богатств. Такие светлые цели преследовали те, кто бились и клали жизни на этой войне.
Армиями в этой войне были бесчисленные банд- формирования. Мародеры под шумок присваивали заводы и пароходы. Имелся и иностранный оккупационный корпус: американские и английские посольства, некоммерческие организации, фонды, толпы зарубежных советников – ну чем не интервенты, растаскивавшие по кускам бывшую сверхдержаву? Жуткая разруха. Отчаявшееся, деморализованное, голодное, как и положено в войну, население. Наши люди сами вызвали джинна из бутылки, сдав свою страну, и гибли во имя нового мирового порядка. Тогда все пропахло кровью…
Ярославль. 1999 год. Очередная командировка. Запомнился разговор с начальником антикварного отдела областного розыска, лично умудрившегося пресечь деятельность нескольких наиболее отпетых и кровавых банд.
– Ну, этим гаврикам мы полсотни убийств доказали, – похвастался подполковник, выкладывая фотографии мерзких рож на стол.
– Ничего себе, – присвистнул я.
– Да что ты! Для банды это немного. Бывало и поболе.
Та отмороженная бригада облюбовала болота под Ярославлем, где никто не бывает. Закапывали там трупы, и, чтобы их не нашли, сверху жгли костры. Трупы оказывались запеченными, словно в керамическом сосуде.
– Человек один, вроде из авторитетной братвы, приехал к нам с портфелем, там миллион долларов был, – вещал киллер, выведя следственную группу на место захоронения. – Не знаю, что там у него с нашими вышло. Но мы его грохнули. Миллион забрали. А его тут прикопали.
Собровцы никак не могли пробить спекшуюся почву. Окопали в результате по краям – получился такой шар. Собровец ударил по нему кувалдой, и тот как кувшин глиняный распался. А внутри труп… Сколько там похоронено народу в этих болотах – страшно представить.
Делили бандиты всё: заводы, рынки. На Ярославском пивном заводе одного за другим убивали назначаемых директоров. До тех пор, пока в директорское кресло братва не посадила своего, для которого расчищала место такими радикальными мерами.