Чужой помады след - стр. 9
– Да…
– И что вы собираетесь делать?
– Как что? Конечно, рожать!
– После такого тяжёлого заболевания, что вы перенесли? Я бы вам не советовала. Да и возраст тоже.
– Какой же у меня возраст? По-моему, самый подходящий для родов. Сформировавшийся организм… и все такое…
– Вам скоро тридцать, а тридцать лет, женщина, для родов уже почтенный возраст. Можете не разродиться. Да и ваша болезнь…
– Ну, кесарево сделаете… И что это вам далась моя болезнь. Я здорова. И имею право родить ребенка.
– Право, конечно, имеете… Короче, я вас, женщина, предупредила…
Из кабинета Надя «выползла» совершенно растерянная, поникшая и угрюмая.
– Ну что? Надюша? Что? Ты беременна? Все нормально? Какой срок?
Нетерпению и волнению Богдана не было предела.
– Меня ещё никто… никогда… не называл… женщиной, – озадаченно бормотала она, – как-то так… странно… может, я и правда старая уже… А, Богдан? Я старая?
– Ты о чём, любимая? Какая же ты старая! Ты – женщина в самом рассвете сил. Как Карлсон!
– Ну вот, и ты туда же…
Она поплелась по коридору, размазывая по лицу косметику, щедро сдобренную слезами. Богдан оторопело смотрел ей вслед. Потом, опомнившись, побежал за ней.
– Надя, Надя! Что случилось? Почему ты плачешь?
Она остановилась, подняла свое заплаканное лицо и посмотрела ему в глаза.
– Потому, что беременные вообще часто плачут… а ещё… а ещё, потому что ты меня «женщиной» обозва-а-а-ал…
– Господи! Надя! – Богдан обцеловывал её мокрое от слёз лицо. – Как же я счастлив! Дорогая моя! Любимая моя женщина! Самая лучшая женщина на свете! Как же я счастлив!
– Да? Правда? – всхлипнула Надя ещё раз, перестав, как-то сразу, плакать.
– Правда, конечно, правда…
Прозвучав из уст влюблённого мужчины, слово «женщина» вдруг приобрело совершенно иное значение, другой смысл. Из определения возрастного статуса оно превратилось в определение качественное. От него повеяло чувственностью, страстью, любовью. Оно зазвучало возбуждающе, сексуально, шикарно. Надя потянулась к губам мужа.
Они так и стояли посреди улицы и целовались. Люди обходили их. Некоторые улыбались, другие недоуменно пожимали плечами. Были такие, которые неодобрительно качали головами. Но целующимся не было до них дела.
– Нашей дочке шесть недель, – наконец произнесла Надя.
– Это девочка? Откуда ты знаешь?
– Ниоткуда, просто знаю – и все.
– Мы будем для неё самыми лучшими родителями в мире…
И они опять приклеились губами друг к другу.
8
Надя становилась женщиной. Красивой, умной женщиной, полной амбиций, планов и надежд. Её тело соблазняло, ум просчитывал, душа пела. Громко. Так, как будто её никто не слышал. Но её слышали Вершители, её слышал ангел Y, показывающийся иногда в облике господина Эйнштейна, её слышала сама Надя.
На «повестке дня» стоял вопрос материнства. Не только Надиного материнства. Молодожёны начали воплощать в жизнь свою мечту – отыскать своих мам. А заодно обеспечить свою дочь бабушками.
А как же без бабушек?
Благодаря компьютеризации, врывающейся в жизнь семимильными шагами, Богдан отыскал Надину родительницу и выяснил о ней многое, но недостаточно, чтобы понять, почему она, оставив дочь, никогда не пыталась с ней связаться. Из прошлого Петровой Елены Николаевны, кроме того, что список её мужей, законных и незаконных, займёт, пожалуй, целую страницу, и того, что она оставила при разводе ещё одного ребенка отцу-греку, узнать ничего не удалось. А вот настоящее для него открылось, как на ладони: живёт в Энске, 51 год, есть взрослый сын, в прошлом году похоронила мужа, но живёт не одна. Адрес. Номер домашнего телефона. Что-то тревожное крылось за всей этой информацией. Богдан не мог определить, что, но чувствовал это.