Чужие ордена - стр. 12
– Вряд ли… Насколько я уловил, немцы привыкли к шаблону.
– Смотри, командир, тебе виднее… Но я бы подумал и о других вариантах.
Однако Романов остался при своем мнении. Он был убежден, что противник останется верен себе и ничего в своей тактике не изменит. Как оказалось в ближайшем будущем, Михаил Афанасьевич жестоко ошибался, что и привело к самым трагическим последствиям…
Между тем стало смеркаться, и Сергеев предложил попить чайку «с хорошей закуской». Оба с утра практически ничего не ели – не до того было.
Адъютант принес разогретую кашу с сосисками, и они сели за стол. Романов заставил начштаба, несмотря на все его протесты, принять лекарство от простуды, пригрозив полковнику иначе немедленно отправит его в медсанбат.
За едой постепенно разговорились. Михаил Афанасьевич был в общем-то знаком с биографией своего начштаба, но не очень подробно. А тут вдруг узнал о нем интересные детали. Оказывается, тот, будучи еще совсем молодым красноармейцем, в двадцать первом году участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа, а чуть позже, уже отделенным командиром, – в разгроме Тамбовского восстания. Оба этих эпизода, связанные с Тухачевским, Романова интересовали давно. Он пытался даже кое-что почитать о них подробнее, но все документы были строго засекречены. Все, что касалось расстрелянного маршала и военного заговора против Сталина в тридцатых годах, являлось страшной тайной. Кое-кто даже утверждал, что никакого заговора вовсе не существовало, но Михаил Афанасьевич был уверен, что государственный переворот готовился, и лишь своевременное его раскрытие Сталиным спасло страну от кровавого конфликта, неизвестно чем бы кончившегося. Ведь заговорщики были связаны с гитлеровской разведкой, они хотели задушить те свободы, которые были прописаны в сталинской Конституции тридцать шестого года, объявляющей верховной властью в стране Советы рабочих и крестьянских депутатов, а не партию. Многие могли лишиться своих уютных кресел…
Тем не менее в этой зловещей истории было много «темных пятен», весьма интересовавших Романова. И личность руководителя заговора была среди них далеко не последней. Вот почему воспоминания начальника штаба о его участии в подавлении двух контрреволюционных мятежей особенно заинтересовали Михаила Афанасьевича. Он попросил Сергеева рассказать ему об этом подробнее.
– А что об этом толковать? – хмуро отмахнулся полковник. – Кровавые были побоища… Вспоминать тошно. И забыть не могу такое. Так и встает перед глазами, аж дрожь берет.
– Неужто так страшно было?
– Хуже некуда! Мало того, что там в балтийских моряков нещадно палили изо всех орудий и пулеметов, уничтожая сотнями, так после взятия крепости Тухачевский приказал расстрелять две с лишним тысячи человек. А еще по его прикажу поставили к стенке каждого пятого солдата одного из Ораниенбаумских полков, отказавшегося выступать против мятежников…
Сергеев замолчал и некоторое время сидел молча, твердо сжав губы. Серые глаза его возбужденно поблескивали, а кулаки были крепко сжаты. Видно, полковник и в самом деле не мог избавиться о кровавых видений прошлого.
– На Тамбовщине было еще хуже, – поморщившись, сказал он тихо.
– Это почему же? – не выдержав, спросил Романов.
– Так там же простые крестьяне были. А Тухаческий распорядился применить против них на только простое оружие, а и химическое. Представляешь?.. Более двухсот тысяч народу погибло…