Чужбина - стр. 34
– А ну пошли отсюда! Быстро в избу!
По удаляющимся звукам скрипящего хруста снега под ногами, можно было догадаться, что мужчины послушались начальницу. Громко посетовав на кобелей, женщина тоже удалилась. За дверью стало тихо, но из Лейсов в эту ночь уже никто не смог уснуть. Еще теснее прижавшись друг к другу, они молили, чтобы скорее настал рассвет.
Им надо было бежать отсюда. Они понимали, что в этот раз их спасла эта женщина, но рано или поздно похотливые мужики снова попытаются достичь желаемого. Но никто из сестер не знал, куда им податься. На следующий день они нашли на берегу Волги и притащили в подвал толстое бревно, чтобы подпирать и так массивную дверь. Прихватили с собой и вооружились увесистыми поленьями.
Так, стараясь быть незамеченными, они прожили в подвале с горем пополам неделю, постоянно запирая за собой дверь.
А боялись они не зря. В один из вечеров – только начало темнеть – в очередной раз пьяные комсомольцы попытались ворваться в убежище. И опять их спасла беременная председательша. Разогнав мужиков, она потребовала открыть ей двери. Амалия повиновалась.
– Знаете, красавицы мои, – тяжело дыша, держась обеими руками за огромный живот, сказала с порога женщина в полушубке, – я тут не намерена вас больше караулить и защищать от этих кобелей. У меня своих забот хватает. Так что с глаз моих долой. Да побыстрей.
Убеждать их не пришлось. Семья Лейс за секунды собрали свои скромные пожитки и вышли из подвала. На пороге Амалия остановилась и вручила председательше большой ключ от замка.
– Вот и ладненько! – недолго думая, пробормотала та. – Я здесь особо лихих и пьяных запирать буду.
Так в колхозе появилась тюрьма. Первым в ней окажется пастор на днях разрушенной лютеранской церкви. Католический же священник успеет сбежать и перебраться в Пруссию.
Вновь оказавшись без крыши над головой, поздно вечером остатки когда-то большой семьи Лейс сидели на берегу замерзшей Волги. Мария, Эмилия и Мартин укрылись отцовским тулупом. Амалии под ним места не хватило. Она сидела сбоку, держась за край колыбели. Ее знобило. Руки судорожно тряслись, невольно покачивая люльку.
– Не переживай Анна-Роза, – криво улыбнувшись прошептала Амалия, глядя в многозвездное небо, – она же не пустая, в ней все, что осталось от нашего дома.
Ноги, руки и лицо ломило от холода. Ее сознание обожгла горькая мысль:
– А ведь могло бы быть совсем иначе! Согласился бы папа уехать вместе с Генрихом в Америку, то не изнасиловали и не зарезали бы маму. Не пришлось бы так сильно горевать бабушкам. Гляди, пожили бы еще. Не сгубил бы себя отец. При живых родителях наверняка не умерли бы с голоду Рената, Анна и Роза.
Амалию клонило в сон. Зыбкая дрожь прошла, и по всему телу начало разливаться неизвестно откуда появившееся тепло. Ее глаза подернулись пеленой, а на ресницах повисли замерзшие капли слез. В полузабытьи ей представилось, как они гуляют по палубе белого парохода, который увозит их по бирюзовым волнам.
Отец и дядя по-праздничному одеты в рубашки из белого полотна с отложным воротником, на них черные галстуки, короткие жилеты с металлическими пуговицами и длинные желтоватые нановые кафтаны, которые почему-то назывались «городскими», до блеска начищенные сапоги с голенищами поверх штанов, а на головах летние черные шляпы. Они в унисон весело напевают: