Чужая кровь - стр. 3
В тот день Ба была занята – варила варенье, и мы отпросились гулять одни. Было очень жарко, и, вопреки запрету бегать на речку без взрослых, мы решили искупаться. Сначала мы плескались на мелководье, но потом Андрюшка стал хвастать, что сумеет переплыть нашу речку. Он только месяц назад научился плавать и очень этим гордился. Я стала его высмеивать и обзывать врунишкой. Брат разозлился и поплыл.
Сидя на песке, я лениво наблюдала, как над водой виднеется его голова и мелькают руки. Кроме меня на берегу лежали несколько дачников, но никто из них не обратил внимания на щупленького мальчишку, бросившего вызов реке.
Собственно, она была не такая уж широкая, и любой взрослый мужчина, я думаю, легко бы ее переплыл. Может быть, даже Андрюшка смог бы её одолеть, кто знает, но в тот раз ему было не суждено достигнуть противоположного берега.
Наверное, брата скрутила судорога: где-то на середине реки голова его вдруг ушла под воду, потом появилась вновь, он отчаянно заколотил по воде руками, рот раскрылся в крике, но голоса не было слышно – его сносил в сторону ветер. Я оглянулась на отдыхающих дачников. Никто ничего не заметил.
На мгновение шальная мысль возникла в моей голове: вот утонет Андрюшка, и Дед будет ласковее со мной, станет больше меня любить, и Ба станет ещё больше уделять мне внимания. Я застыла, глядя на сражающегося с рекой брата.
Теперь я уже точно не вспомню, что творилось тогда в моей душе, помню только своё бездействие. Меня охватило странное оцепенение. Я словно раздвоилась. Одна моя половина хотела поднять тревогу, позвать на помощь. Другая половина меня словно окаменела, желая, чтобы борьба брата за жизнь скорее закончилась.
Но тут с берега кто-то разглядел тонущего мальчишку, раздались крики, поднялась суета, и сразу несколько мужчин бросились в воду.
Через пять минут Андрюшка уже лежал на песке. Глаза его были закрыты, худенькое тело содрогалось, выталкивая из себя воду. Теперь я почувствовала огромную жалость к брату. Я опустилась рядом с ним на колени, обняла его и заплакала. Андрюшка открыл глаза и прошептал: «Алька, только не говори ничего Ба!»
Я ничего не сказала, но слишком много было свидетелей произошедшего. Разумеется, бабушке всё стало известно. Срочно вызванный из города Дед собственноручно высек Андрюшку своим ремнём. Пока продолжалась экзекуция, я стояла под дверью, слушая Андрюшкины вопли. То ли устав, то ли решив, что внук наказан достаточно, Дед отбросил ремень – я услышала, как стукнулась об пол тяжёлая пряжка – и вышел из комнаты.
Наткнувшись на меня взглядом, он сморщился, словно от зубной боли, и процедил сквозь зубы: «Раньше вас, бесово отродье, надо было начинать пороть. Пока поперёк лавки укладывались».
***
С тех пор Дед брался за ремень довольно часто. Доставалось не только Андрюшке, но и мне. Мне даже больше, потому что я чаще бывала виноватой в глазах Деда. Ба поначалу пыталась вставать на нашу защиту, убеждала «пожалеть сироток», но её трепет перед Дедом пересиливал любовь к нам. Одно в её жизни было непреложным правилом: «Муж всегда прав». Она поддакивала Деду всегда и во всём.
После очередной порки Ба проскальзывала в мою спальню, гладила меня по голове и пичкала вкусненьким, приговаривая:
– Ты на деда-то не обижайся, Алёнушка, он ведь добра вам желает, потому и в строгости воспитывает. Вон, меня отец мой покойный, царство ему небесное, тоже чуть не каждый день порол вожжами. Да как порол! Но я на него вовсе не в обиде. И дед ваш тоже, порой, может так меня приложить! Только я синячок тот тряпицей перевяжу да и забуду о нём. Вот и ты зла не помни. Терпи, внученька.