Чувство снега. Скандинавский нуар в русском стиле - стр. 38
– Дача для души, – рассмеялся Кай. – Люблю уединяться у камина. Книги, лес и я.
Он говорил, и в нем было что-то завораживающее. И он знал это. Ему хотелось постоянно видеть свое отражение в глазах других. Таня понимала, что стала для него этими глазами. Это был залог их редких встреч, которых она могла ждать неделями.
Таня хотела рассказать ему про детство, но за закрытой дверью слова стали лишними. Они затопили камин, пили вино и занимались любовью. Кажется, она была абсолютно счастлива. Совсем забыла и про Эльку, и про Даню. Терзала только мысль: а что потом?
Ей казалось, этот день никогда не закончится, а значит, все бессмысленно. Какая разница, что происходит сейчас, если «потом» уже не будет? Она словно перестала существовать, растворилась в сумерках со своими мыслями, жалким прошлым и сомнительным будущим, покинула мир людей и их страстей.
– Вино закончилось, – пробормотал Кай, и Таня вынырнула из мыслей. – Сгоняю в магазин на станции, если он еще открыт. А ты приготовь что-нибудь. Надо подкрепиться, сегодня я не планирую спать.
Таня видела в окно удаляющуюся фигуру на фоне леса. Свет угасал, наползая на заснеженные одинокие домишки. Она взяла карандаш и стала рисовать лицо Кая. Потом поставила набросок на тумбочку и посмотрела прямо ему в глаза. В голове крутилась мысль, не находившая своей полочки.
«Интересно, он часто привозит сюда девушек?»
Едва ли не с благоговением она взяла из шкафа его книгу, но «Преступление и наказание» не располагало к романтическим мыслям.
Следовало подумать о хлебе насущном, и Таня прошлепала на кухню. Не хватало картошки, и взгляд ее обратился к подполу. Она повозилась с кольцом, и дверца, квакнув, подалась.
Картошка нашлась сразу, но выглядела так, словно пролежала годы. Таня светила телефоном, искала приличные клубни, один закатился за ящик. Сдвинув его, она наткнулась на пахнущий плесенью портфель. Рыжий, с ржавым замком. Тяжесть смутила: в портфеле лежал старый Псалтырь.
Мысли рассыпались горохом. Сверху скрипнула дверь, и вдруг свет погас. Слышно было, как поскрипывает деревянный пол.
«Шаги… Боже, он возвращается… Кто-нибудь, помогите мне…»
Снова скрип – и тишина. Таня быстро на ощупь полезла вверх. В комнате было совсем темно. В отблеске уличного фонаря шло низвержение снега с неба.
– Кай? – выдохнула она и увидела в оконном стекле неподвижные глаза. Вскрикнула и отшатнулась, споткнувшись о дверцу подпола.
«Как она раньше не поняла, чьи это глаза…»
Мысль, наконец, улеглась на свое место.
Росчерк спички. Теперь в стекле она видела отражение зеркала. Возле него стоял Кай со свечой, отряхиваясь от снега.
– Перебои с электричеством. Я весь промок.
Таня так и стояла с портфелем в руках. Улыбка сползла с его лица. Ледяной взгляд, колючий. Она поежилась.
– Ничего не понимаю. Когда священника убили, мне было тринадцать. Ты старше меня на семь лет… Нина Петровна – твоя мать? И это тебя любила Элька!
Таню не покидало ощущение нереальности происходящего.
– Вечер перестает быть томным, – хохотнул Кай, достал сигареты и прикурил от свечи.
– Ты связан с сектой Зимникова?
– Секта существовала десять лет. Мать туда таскалась, сожителя завела. Они квартиру продали. Перебрались в этот его разваленный дом. Потом сожитель узнал, что у него рак. И решил покаяться перед смертью. Он тоже был из здешних мест, вот и потопал в церковь. Мать его сдала своим. Священник был борец за справедливость, мог привлечь ненужное внимание. Стал собирать сведения, хранил их в своем портфеле. Когда его убили, здесь, у маман, припрятали это барахло.