Чумные псы - стр. 56
Надоеда даже вскочил со своей лежки на сухих сланцевых плитках:
– Рауф! Рауф, послушай! Ты ведь убьешь меня, правда? Ты сумеешь все сделать быстро. Это будет нетрудно! А, Рауф?
Большой пес проснулся в то самое мгновение, когда теплое тельце приятеля исчезло из-под его бока.
– Ты о чем это болтаешь, рехнувшийся балбес? Ну-ка повтори!
– Да так, ни о чем, – сказал Надоеда. – Я просто к тому, что если вдруг я превращусь в стаю ос… в червяков… если я свалюсь в сточную трубу, ты… Рауф, тебе по-прежнему не по себе?
Рауф поднялся, осторожно поставил наземь раненую лапу, вздрогнул и снова улегся.
– Бегать не смогу, – сказал он. – К тому же я весь избитый, ни в одном месте не гнусь. Надо еще полежать, пока в себя не приду.
– А прикинь, Рауф, если бы все эти камни вдруг превратились в куски мяса…
– Если бы… что?
– А сверху посыпалось бы печенье!
– Ляг и уймись!
– А потом пришло животное без зубов и когтей, состоящее сплошь из конской печенки…
– Хорош чепуху пороть! Как такое может быть?
– Ну, я видел, как дождь шел снизу вверх, от земли к облакам. Знаешь, черное молоко…
– Я от таких разговоров слюной сейчас захлебнусь! Прекрати!
– Может, мы с тобой выйдем наружу и… ну, как прошлой ночью, а?
– Я сейчас не смогу, Надоеда. Сперва мне надо поправиться. Если меня еще раз так поколотят, я… Короче, не сегодня. Завтра еще куда ни шло.
– Давай по крайней мере вернемся туда, где мы ее бросили, – сказал фокстерьер. – Там еще полным-полно оставалось.
И он побежал в сторону выхода. Рауф, хромая, последовал за приятелем. День успел перевалить за полдень, и красноватое октябрьское солнце, уже клонившееся к западу, расстилало лучи вдоль широко раскинувшегося Даннердейла. Далеко внизу пламенели папоротники и расстилалась сверкающая гладь озера. За ними Надоеда смог рассмотреть коров на лугах, серые каменные стены, деревья в багряной осенней листве и беленые домики, замершие в неподвижности и тишине, словно залитые в толщу золотого стекла. Двигалось, казалось, одно лишь солнце, плывшее в жидкой синеве неба, – ослепительный расплав, который медленно сползал к горизонту, мало-помалу остывая, но продолжая гореть.
Надоеда, моргая, постоял некоторое время на теплой земле у входа. Осенний воздух был напоен запахами сухого папоротника и болотного мирта. Повязка съехала псу на глаз, и он тряхнул головой.
– Слушай, – сказал он, – а была когда-нибудь на свете собака, которая умела летать?
– Конечно, – ответил Рауф не раздумывая. – Только белые халаты поймали ее и отрезали крылья, чтобы посмотреть, что получится.
– Ну и что получилось?
– Она не смогла больше летать.
– Ну, значит, ей было не намного хуже, чем нам… Не торопись, я пойду так медленно, как тебе будет удобно.
Рауф неловко заковылял вперед, и скоро псы добрались до ручья. В безветрии и тепле бабьего лета у Надоеды само собой поднялось настроение, и он запрыгал по мху, расплескивая неглубокие лужи, вспугивая то каменку, то лугового чекана и всякий раз по-щенячьи бросаясь в погоню.
Долго искать недоеденную тушу им не пришлось. Еще не успев учуять ее, Надоеда и Рауф услышали хриплую перебранку двух сарычей, а потом увидели, как те дерутся, подпрыгивая и хлопая крыльями над их вчерашней добычей. Поначалу крупные птицы свирепо уставились на приближавшихся псов, но потом сочли за лучшее ретироваться и, медленно хлопая бурыми крыльями, уплыли по воздуху в направлении озера.