Чудо на Гудзоне - стр. 28
И все же, несмотря на свои (в основном безмолвные) жалобы, я понимал, что работа над домом – это особый опыт. Всякий раз, когда он становился немного просторнее, во мне появлялось прекрасное чувство достижения. Расширение дома было занятием осязаемым, не каким-то там умозрительным или интеллектуальным. Мы видели дело своих рук. Мы вкладывали в него долгие дни труда, особенно в летнее время, но к наступлению ночи замечали, что его вид отличается от того, с чего мы начинали утром. И мне это было по душе.
Мне всегда нравилось видеть результаты. Домашней обязанностью, от которой я никогда не отказывался в детстве, была стрижка газона на нашем участке площадью в пол-акра (20 соток). Дойдя до середины, я понимал, сколько мне еще осталось сделать. Закончив, видел изменения. Лужайка выглядела аккуратнее. Работа в гражданской авиации приносит такое же удовлетворение. Мы на полпути. Мы приземлились. Мы выполнили свою работу.
Все мои бабушки и дедушки родились между 1885 и 1893 годами. Все четверо учились в колледже, что особенно примечательно для бабушек, учитывая эпоху, в которую они жили. Они воспитывали обоих моих родителей с пониманием того, что обучение имеет первостепенную важность, но многому также можно научиться за рамками официального образования.
Мой отец, родившийся в 1917 году, в отрочестве вел дневник, который впоследствии позволил мне прочесть. Великая депрессия словно оживала в моих глазах, когда я листал страницы его дневника. Деньги всегда были проблемой, и, будучи старшеклассником, он подрабатывал сразу в нескольких местах, совмещая учебу в школе с двумя маршрутами, по которым разносил газеты, да еще устроился билетером в кинотеатр.
Под конец месяца у деда порой кончались деньги, и он занимал у моего отца. В дневнике отец вел хронику своих мужественных усилий и описывал, как находил способы пережить трудные времена. Когда у него появлялось немного денег, позволявших поужинать в местном ресторанчике, он заказывал миску чили и добавлял в него соленые крекеры и кетчуп, чтобы было посытнее. Это помогало ему заглушать чувство голода.
Читая отцовский дневник, я стал лучше понимать его мировоззрение. Эти страницы были напоминанием о том, насколько легче живется моему поколению. Я понял, почему мой папа экономил на отоплении, почему его дети сколачивали свой дом собственными молотками. Те, чей менталитет сформировался в годы Великой депрессии, никогда не избавятся от ее призрака.
Мой папа учился в стоматологическом колледже Бэйлор в Далласе и, окончив его в июне 1941 года, решил поступить на службу в ВМС США. Это было за полгода до нападения на Перл-Харбор.
Ему всегда нравились самолеты, и он надеялся стать морским летчиком. Он даже прошел строжайшую медицинскую комиссию. Но потом буквально в последнюю минуту решил, что, коль скоро он учился на стоматолога, вероятно, именно в этом качестве сможет лучше всего послужить своей стране. Это решение оказалось судьбоносным. Он пошел на военную службу вместе с друзьями, которые впоследствии действительно стали летчиками ВМС. Все они были убиты в яростных сражениях начала войны. По прошествии времени отец был уверен, что если бы он стал авиатором, то погиб бы вместе с ними.
Свою службу в качестве стоматолога-хирурга он начал в Сан-Диего, а потом продолжил на Гавайях. Он никогда не участвовал в боевых операциях, но многие мужчины, которые досыта хлебнули лиха войны, попадали в его стоматологическое кресло. Между 1941 и 1945 годом сотни военнослужащих, побывавших в боях, рассказывали ему свои истории, когда их путь пролегал через Гавайи.