Чудо на Гудзоне - стр. 17
В то утро наш рейс в аэропорт Ла-Гуардия в Нью-Йорке вылетал в 7:05. Поскольку шел снег, я взял управление на себя. Мы прибыли на место в 8:34, взяли на борт новых пассажиров и должны были вернуться в Питтсбург в 9:15. Из-за непогоды и пробок еще 45 минут провели на земле в Ла-Гуардии.
Я по-прежнему храню свой рабочий план на ту неделю, в котором, как всегда, делал краткие пометки во время каждого рейса. Я веду запись всех реальных временны́х показателей рейса, чтобы мне гарантированно платили, как положено. Пилотам платят за час полета, а «полет» отсчитывается от момента, когда ты отруливаешь от гейта в одном городе, до момента, когда подруливаешь к гейту в другом.
Задержки расстраивают всех – и пилотов тоже, разумеется, – но факт остается фактом: мы начинаем получать оплату с той минуты, когда самолет осуществляет буксировку. Если мы часами сидим на перроне, нам платят. Если ждем у выхода на посадку – нет.
Как бы там ни было, мы вернулись в Питтсбург еще до полудня, и поскольку нам предстоял долгий – в 22 часа – перерыв до следующего отрезка нашего четырехдневного маршрута, мы могли провести вечер среды подальше от аэропорта, в отеле «Хилтон» в центре города. В тот день я отправился прогуляться по Питтсбургу, слушая музыку в плеере и закутавшись поплотнее, чтобы защититься от снегопада. Мы с Джеффом поначалу договаривались поужинать вместе, но у него возникли какие-то дела, и в тот вечер я остался в одиночестве. Наши бортпроводники тоже коротали время сами по себе.
Поскольку большинство летных экипажей US Airways в наши дни – люди старшего возраста (уже не один год «молодую поросль» не брали на работу), теперь мы больше устаем и меньше жаждем общения, чем прежде. Безумные дни в стиле фривольной книженции Дональда Бейна «Что угодно, сэр, кофе, чай или меня?» давно прошли – и в основном еще до начала моей летной карьеры. От трети до половины бортпроводников и пилотов в наше время – это те, кого в нашей отрасли называют «закрывающими-запирающими»: они захлопывают двери своих гостиничных номеров и щелкают замками. Они не общаются между собой и проводят все время между рейсами в своих номерах.
Разумеется, большинство из них на самом деле не хлопают дверями. Они вежливо желают всем спокойной ночи, а потом исчезают.
Я понимаю, что постоянная жизнь в дороге – тяжкое испытание, и мои коллеги устают или не хотят выходить в город, чтобы впустую не тратить деньги. Да и я сам ни в коем случае не тусовщик. Но давным-давно я решил: коль скоро буду отсутствовать дома по 16–18 дней в месяц, проводя шестьдесят процентов времени вдали от семьи, то не стану тратить половину своей жизни, сидя в номере отеля и смотря кабельное ТВ. И поэтому стараюсь хотя бы выходить гулять или бегать. Я непременно зайду в новый ресторан, даже если буду один. Я пытаюсь вести какую-то жизнь. Если члены экипажа не прочь присоединиться ко мне, я благодарен им за общество. Если нет, мне комфортно и одному.
В ту среду вечером я позвонил домой и поговорил с дочерями. Рассказал им о своей прогулке под снегопадом и спросил, чем они занимались в школе. Они сейчас подростки, поглощены собственной жизнью, так что их не очень интересуют подробности моего дня. Я всегда активно ищу способы поддерживать с ними контакт, сохранять ощущение новизны.