Чудеса и фантазии (сборник) - стр. 19
– Мы тебя ждали, – сказала старуха. – Всю эту седмицу каждый вечер мы ставили на окошко свечу…
Она взяла у принцессы корзинку и повела ее в горницу, к жаркому камину. В камине ярко пылали большие поленья, под ними мерцали алые угли. Стоял тут длинный белый деревянный стол и стулья, выкрашенные в густые, неяркие тона. Отовсюду вокруг смотрели глаза, отражавшие свет, мигавшие и сиявшие. Глаза на каминной полке, в часах, за тарелками на полках – аспидно-черные, травянисто-изумрудные, огромные желтые, янтарные и даже светло-пунцовые. Ибо все то, что принцесса поначалу невольно приняла за хитросплетения неведомого пестрого ковра, оказалось подвижным, многоглазо сиявшим скопищем тварей. Змеи и кузнечики, жуки и шмели, мыши-домовки и мыши-полевки, летучие мыши и лесные сычики… Была здесь также куница и несколько богомолов. Имелись животные и покрупнее: кошки с котятами, крысы, барсуки и белая коза. Негромко, мирно и оживленно пищали и скрипели на разный лад тоненькие голоски, радостно приветствуя новую гостью. В одном углу была прялка, а в другом ткацкий станок, хозяйка только что отложила в сторону замысловатую шаль, которую вывязывала крючком из клубков и остаточков шерсти, что лежали у нее в разноцветной корзинке.
– Одному из вас нужно поесть, – сказала хозяйка, – и троим полечиться.
И вот принцесса принялась за наваристый суп с краюшкой свежего хрустящего хлеба, а затем и за фруктовый пирог с заварным кремом и запила всю эту трапезу кружкой веселого сидра. Тем временем старуха выложила обитателей принцессиной корзины на стол и начала их лечить своим собственным способом. А способ заключался в том, что сначала она выспрашивала у них историю их невзгод и затем легкими движениями накладывала мази, роняла капли лечебных бальзамов и отваров с кончиков перистых кисточек и костяных булавок. Пока скорпион скрипуче рассказывал про свою беду, старуха расправила его злосчастный хвост и наложила шину. Она несколько раз промокнула тряпичкой и зашила чем-то наподобие паучьих нитей рану на голове жаба. Она освободила таракана от пут с помощью крохотных, почти невидимых крючков и щипчиков. А потом она попросила и принцессу поведать ее историю. Принцесса старалась рассказывать как можно лучше: словно прожила заново тот грустный миг, в который поняла, что любой ее шаг обречен на неудачу; подражала скрипучему голосу скорпиона, хриплому кваканью жаба и сиплому шепотку таракана. Она как будто принесла в уютные стены лесные опасности, все твари в домике вздрагивали в ужасе, представляя стрелу охотника, силки птицелова и топор дровосека. А принцесса, рассказывая свою историю, чувствовала истинное удовольствие, изображая все в точности, правдиво, подыскивая самое подходящее слово, а то и даже – вот до чего она увлеклась! – подходящее положение рук, чтоб на стене, освещенной зыбким заревом камина, подкрашенной бледно-желтым отсветом свечи, нарисовались ветки деревьев, очертанья существ… Когда она закончила, все обитатели домика ей дружно и одобрительно «похлопали», каждый на свой лад – пошлепали крыльями, постучали когтями, пошуршали, пострекотали.
– Ты прирожденная рассказчица, – молвила старуха. – Ты уразумела не только то, что попала в сказочные путы, но и что из одной сказки можно перейти в другую. Также ты имела довольно ума и мудрости, чтоб распознать: над тобой тяготеет проклятье, которое в то же время служит благом. И поэтому сказка для тебя оказалась более занимательной, чем сами события, из которых она состоит. Многие девицы ни за что бы не стали слушать предостережений таракана о дровосеке, а решили бы сами все проведать. Может статься, в истории с дровосеком они повели бы себя мудро или, напротив, отменно глупо; так или иначе, это была бы их собственная сказка. Ты же послушала таракана, удалилась с назначенного пути и пришла сюда, к нам. Здесь мы копим все истории и сами сказываем сказки; исправляем-латаем, что можем; ну а что не можем переменить, то изучаем со стороны. Живем себе тихо, не силясь изменить ход вещей в этом мире. У нас, здесь живущих, нет своей сказочной истории; мы, старухи, свободны, ибо незачем нам беспокоиться о благополучии принцев и держав. Мы танцуем в одиночестве, да еще заботимся о меньших созданиях.