Что там, за дверью? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 24 - стр. 25

– Смит…

– Да, именно.

– Но…

– Должна быть восстановлена справедливость! – воскликнул Кадарос. – Я не судья, я следователь! Я должен найти преступника или – это самое разумное и естественное, согласитесь – вернуть ситуацию в исходное состояние. Я могу – с вашей помощью – спасти погибшую душу. Если душа, назвавшая себя Смитом, вернется, то назовет своего убийцу. И я завершу дело. А суд решит… Вы понимаете теперь, как много от вас зависит, и как много вы можете сделать для правосудия?

– Убить – ради правосудия?

– Ради правосудия, – спокойно сказал призрак. – Миссис Полина, этот человек, Джон Смит, не должен жить среди людей. Он не знает, что с ним произошло. Он сидит сейчас в своей комнате в заведении у Прескотта и мучается мыслями о том, что с ним случилось, кто он и откуда. Он объясняет свое состояние полной амнезией.

– Вы хотите сказать…

– Да, конечно, те редкие случаи, когда появляются люди, не помнящие себя, собственного прошлого… Когда я был жив, я знал одного такого. Бедняга, он наложил на себя руки и правильно сделал, он лишь вернулся туда, откуда… Но Смит – не тот случай. Я знаю его характер, я изучил его дело. Он не покончит с собой. В конце концов, он окажется в тюрьме или в сумасшедшем доме! Убив его, вы…

– Тогда окажусь в тюрьме я, – мрачно сказала Полина. – На всю жизнь. Или даже…

Она не знала, существует ли в современной Британии смертная казнь. Раньше здесь вешали, это точно, Полина читала у Агаты Кристи. Как это… «Убийца должен висеть в петле, – сказал Пуаро»…

Господи, – подумала Полина, – о чем я?

– О чем вы? – с недоумением спросил призрак. – Вас никто даже не арестует. Поймите – живого человека по имени Джон Смит не существует. Он и сам не помнит себя. Если Смит умрет…

Кадарос говорил долго, Полина перестала его слушать, ей показалось, что в комнате начало светлеть, она не видела циферблата стенных часов, а наручные лежали на тумбочке, слишком далеко, не дотянуться, но если начался рассвет, значит, скоро эта белесая нечисть исчезнет, и можно будет немного вздремнуть – если удастся, конечно, – а после завтрака сложить чемодан и уехать в Лондон. Навсегда.

– И тогда правосудие восторжествует, – сказал призрак.

Полина молчала. Лучше не пререкаться. Пусть говорит. Скоро рассвет, и он уйдет. А что скажет Глэдис, – подумала Полина, – когда увидит утром пятна крови на потолке в холле и на полу в спальне?

Где-то далеко прокричал петух. Уходи, – молила Полина. Кадарос не шевелился. Чего он ждал? Ответа? Согласия? Отказа? Почему Полина должна вершить на земле их потустороннее правосудие?

– Миссис Батурин, – напомнил о себе призрак.

Петух прокричал еще раз, и Кадарос растворился в воздухе, как кусок рафинада в теплом чае.

Когда Полина поняла, что она в комнате одна, ей стало страшно. Удивительно, но страшно ей стало только сейчас – от одиночества, от тоски, от того, что она начала уже понимать, от ожидания и еще от чего-то, что она не могла определить и что начало вдруг копошиться в ее сознании, разбуженное даже не словами призрака, а одним его присутствием.

– Мама, мамочка, – бормотала Полина, сползая с кровати и пробираясь к двери, старательно обходя то место на полу, где, по ее предположениям, должно было растекаться кровавое пятно, но все равно ей казалось, что она в эту лужу вступила и теперь оставляла в коридоре и на лестнице следы, которые невозможно будет оттереть.