Что скрывает прилив - стр. 21

Я залезаю рукой в корзину и достаю деньги: ничем не примечательный мешочек с монетами, каждая из которых завернута в тряпочку, чтобы они не звенели и не выдавали себя. Я проверяю, где Мак, прежде чем подвинуть мешочек к парню. Кот презрительно смотрит на нас.

Рен проводит рукой над мешком, и тот исчезает. Ладони парня снова лежат на кружке. Он, ни слова не говоря, поднимает кружку и пьет.

– А моя часть сделки? – интересуюсь, когда ловкие руки не исполняют еще один трюк и пули не появляются на столе.

Рен одними глазами указывает в сторону. Там появился Мак, и теперь они вместе с котом наблюдают за нами с легкой насмешкой. Мужчина натирает пивную кружку такой грязной тряпкой, что скорее пачкает ее.

– Не здесь.

– А где же? – шепчу я.

– Пойдем, – отвечает Рен, вставая и выскальзывая из-за стола. У него больная нога, и движения поэтому кажутся неуклюжими.

Я встаю, чтобы следовать за ним, но из-за барной стойки выходит Мак, упирая толстые руки в бока.

– С вас гроут[3] за напиток.

Ничего неожиданного. Рен не заплатил. Я вынимаю кошелек из корзины, достаю оттуда потертую серебряную монету и выхожу вслед за парнем. Он уже у центра площади, пальто развевается за его спиной словно крылья и привлекает к себе недружелюбные взгляды компании Гэвина. Равно как и я. Только у Рена лучше получается их игнорировать. Он останавливается у края площади и ждет меня.

– На нас пялятся, – бормочу, оборачиваясь на Джеймса Баллантайна и Кору Рейд, которые с отвращением смотрят нам вслед.

– Тебя это беспокоит? – спрашивает Рен, и на его лице отражается удивление. – Стыдно, что тебя увидят со мной? Не хочешь, чтобы они думали, что ты дружишь с этим мальчишкой Россов?

У него поразительно точно выходит изобразить Мэгги Уилсон. Мне требуется несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, и все это время парень не сводит с меня глаз.

– Просто не хочу, чтобы люди распускали слухи, будто я таскаюсь за тобой по Ормсколе, как потерянный ягненок, – объясняю Рену.

Он ухмыляется и, не отвечая, продолжает идти дальше. Я, возмущаясь про себя, плетусь за ним по улице мимо мясника и пекаря, мимо деревенской управы и маленькой часовенки, мимо кузницы Йена Смита.

Мы оставляем позади аккуратные домики с белыми оградами и покрашенными в яркую краску дверями; неухоженные и разваливающиеся лачуги с потрескавшейся краской и заросшими садами, где валяются бутылки; жилища с грязными, заляпанными жиром и пальцами окнами. На мгновение мне начинает казаться, что парень ведет меня к себе домой, и мной овладевает приятное волнение. Я и представить себе не могу домашнего Рена, он чересчур неземной, чтобы жить в обычном доме. Но мы проходим мимо последних построек с их редкой соломой на крышах и замазанными трещинами в стенах, достигаем пастбища и продолжаем идти в сторону леса.

– Мы идем в лес? – недоумеваю я. – Рен? Мне скоро нужно возвращаться.

Меня нет дома уже почти два часа, времени на баловство не осталось.

– Мы почти пришли, – отвечает парень, на неровной дороге начиная хромать еще сильнее.

– Куда? – вопрошаю я, но он молчит.

Под кронами деревьев гораздо прохладнее, а запах смолы и хвои сильный и явственный. Я снова вспоминаю о леденцах, о жадности и страхе на маленьком лице Рена. Интересно, помнит ли он или забыл.

У меня под ногами хрустят коричневые еловые иголки, я зарываюсь в них мысками ботинок и пинаю, пока мой спутник не останавливается на небольшой полянке. Он садится на упавшее бревно и вытягивает ноги перед собой. Правая немного развернута внутрь – это единственный признак, указывающий на вывих. Я тоже усаживаюсь, забравшись на приподнятый корень, и ставлю корзинку между нами.