Что-нибудь светлое… Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 8 - стр. 53
Хлопанье крыльев. Громкое. Еще громче.
Музыка Моцарта в телефоне. Громкая. Еще громче.
Крылья музыки.
Окно. Силуэт отца с вытянутой рукой.
На полу темное пятно в форме вытянутой руки.
Цапля. Большая, бело-розовая, машет крыльями так, что по кухне пробегает волна свежего воздуха, ветер, хлопки, цапля то ли хочет схватить клювом хлеб с ладони отца, то заглядывает в кухню.
«Цапля», – сказала Тами.
Игорю послышался ее голос – громкий, испуганный. Или это сказала мама, повернувшаяся от плиты и мгновенно понявшая то, чего еще не осознал отец?
Он наклонился вперед, вытянул руку с хлебом так далеко, как только мог, он будто говорил птице: «Бери, это тебе», цапля хлопала крыльями, не приближаясь, а отец все дальше высовывался из окна, и Игорь рванулся вперед, чтобы перехватить… пальцы крепко вцепились в угол ящика, оторвать невозможно, и в кухне он не мог сдвинуться с места, только присутствовал, смотрел, слышал, чувствовал запахи…
«Мама!»
Мама и без его крика (да и слышала ли она?) бросилась к окну, а папа перевалился через подоконник; он понял, наконец, что происходит, но центр тяжести его тела находился уже в воздухе над улицей, и он ничего не мог сделать, бессильно размахивал руками, хлеб выпал, и Игорь, хотя ему и казалось, что он не видит ничего, кроме папиного тела, уже не существовавшего, казалось, в мире живых, все-таки разглядел и то, как цапля, едва не царапнув крылом голову отца, подхватила выпавшую горбушку и исчезла.
Мама успела схватить отца обеими руками за пояс. Хорошо, что отец носил пояс, иначе… Игорь вспомнил, что в последнее время отец не терпел пояса, никогда их не носил, даже если брюки сползали. Только сейчас и здесь (тогда и там!) он понял причину, ужаснулся, мама тянула изо всех сил, отец размахивал руками и кричал что-то под музыку Турецкого марша, продолжавшего свое шествие в гостиной…
Мама втянула, наконец, отца в кухню, господи, закончился кошмар, отец не выпал, все хорошо.
«Все хорошо!» – подумал Игорь.
Тогда это случилось. Отец сделал движение, будто стряхивал с себя ту самую цаплю, мама не удержалась на ногах, повалилась на спину и…
Игорь видел, но ничего – ни-че-го! – не мог сделать.
Падая, мама ударилась виском об угол стола. Тихо вскрикнула, и это был единственный звук перед тем, как она умерла.
Когда мама упала на пол, жизни в ней уже не было. Игорь понял это сразу, потому что заглянул в ее глаза. Он ловил мамин взгляд всю ту бесконечную секунду, пока тело оседало на пол и поворачивалось, укладываясь в неудобную позу, в какой он маму и нашел час или два спустя, вернувшись домой с работы.
Мама лежала, раскинув руки, и в глазах ее была пустота.
Папа… Он опустился на колени, провел рукой по лбу своей Раи, коснулся струйки крови на виске, оглянулся в сторону окна, где не было уже цапли, даже дома на другой стороне улицы не было видно, если смотреть, сидя, как отец, на корточках. Только небо. Серо-голубое тель-авивское предвечернее небо.
Мелодия Моцарта свернулась и звенела, угасая и повторяясь, будто звуковой фрактал. Пятнышко на полу свернулась и стало похоже на змею, кусавшую свой хвост. Все повторяло себя, все оставалось собой, все запоминало себя, чтобы вернуться и повториться вновь…
Игорь наклонился к отцу, прошептал: «Вставай, все кончено, мамы нет больше». Отец не сопротивлялся, он, как бездушная кукла, повис у Игоря на плече. Игорь ощутил тяжесть отцовского тела. «Я смог?» – подумал он. Наверно. Он больше не видел пятна. Он больше не ощущал мурашек в ладони, вцепившейся в угол шкафчика. И мелодия Моцарта смолкла, оставшись в другом мире, в другом восприятии, куда он, возможно, еще вернется, а может, не вернется никогда.