Что играет мной? Беседы о страстях и борьбе с ними в современном мире - стр. 27

Итак, на основании многочисленных святоотеческих писаний всякую страсть можно определить как длительное и сильное желание, а желание, в свою очередь – как осознанную потребность, проявившуюся и определившуюся благодаря прежним опытам ее удовлетворения. Например, пока человек не попробовал пиво, он не знает, вкусное оно или нет, ему его и не хочется. Но если знакомые и реклама примутся вовсю его уговаривать, то, уступив им, он получит первый опыт удовлетворения страсти чревоугодия – организм получит ненужный для себя и вредный продукт, а человек, поддавшись на приманку, может приобрести страсть к винопитию или, выражаясь проще, пивной алкоголизм. Таким образом, в составе страсти следует различать сердечное расположение и привычные действия, удовлетворяющие страсть.

Прп. Иоанн Дамаскин так определил душевные страсти: «Страсть есть чувственное движение желательной способности, вследствие воображения блага или зла»[21].

Если проанализировать схему постепенного развития в человеке греха и страсти: помысел – прилог – сочетание – сосложение, то мы придем к выводу, что все без исключения страсти – не только душевные, но и телесные – своим источником имеют именно душу. Вот почему и аскетическое отношение к питательной и половой функциям принадлежит именно к психической области борьбы духа не с телом, а именно с помыслом. Для нас это очень важная мысль, потому что она объясняет собой всю систему православной аскетики и в то же время показывает, что христианство в целом и православие в особенности никогда не имели к телу ненависти или презрения. Такие аскетические подвиги, как пост, малоспание или бодрствование, воздержание от половой близости, – это средства воздействия на душу человека через тело[22]. С этой точки зрения оказывается, что основная причина подчинения души плотским страстям указывается многими аскетами именно в удалении души от созерцания Бога. Сами по себе отправления организма ни в коем случае не могут быть названы страстями в этически дурном, отрицательном смысле: страстями являются только душевные состояния сластолюбия и сладострастия. Так что мы смело можем снять с христианства и православной аскетики столь модные обвинения в человеконенавистничестве, в ненависти к своему телу или к процессу размножения (половому акту как таковому). По учению аскетов[23] чревоугодие и блуд осуждению подлежат не в качестве естественных функций человеческого организма (как физиологические процессы), а как психические состояния после грехопадения, греховные именно потому, что помысел примешивается к духу.

Говоря по-простому, еда и половой акт превратились у нас в самоцель, когда получение естественного удовольствия от этих процессов требует все большего и большего усложнения самих процессов еды и полового акта. Когда влюбленные первый раз целуются, они выражают так свою любовь друг к другу, и для них поцелуй – естественный способ выразить свои чувства. Но когда мужчина платит проститутке, он пользуется ею как бездушным орудием для достижения определенной эмоции и чувства удовольствия. То есть в первом случае мы видим близость душ, выражаемую телесно, а во втором – грубое и безличное удовлетворение животной похоти. В этом и заключается грех.

Стало быть, и специфические особенности «телесных (плотских) страстей» не объясняются нормальными телесными потребностями в еде и половом акте. Эти потребности служат лишь поводом, исходным пунктом для страстей чревоугодия и блуда, а развиваются они и доставляют удовольствие душе, в которой действуют.