Чтиво - стр. 3

– Ладно. Завтра?

– Не пойдет. Пол допоздна работает.

– А чем… – Пфефферкорн замялся. – Напомни, чем он занимается?

– Он бухгалтер. Пятница сгодится?

Вечера Пфефферкорн отдавал чтению и ничему другому.

– Вполне.

– Я закажу столик. Еще позвоню.

– Хорошо. Э-э… милая? Поздравляю.

– Спасибо. До пятницы.

Положив трубку, Пфефферкорн взглянул на фотографию дочери, стоявшую на письменном столе. Поразительное сходство с бывшей женой. Многие это отмечали, что всегда вызывало досаду. Мысль, что дочь принадлежит не только ему, казалась ядовитой насмешкой. Ведь именно он ее воспитал, после того как жена бросила их, а позже умерла. Теперь он осознал, что был чрезмерно ревнив и вдобавок глуп. Дочь была ничьей, она принадлежала только себе и предпочла отдаться бухгалтеру.

Пол скомкал свой монолог о достоинствах ежегодной ренты и, извинившись, отбыл в туалет.

– Я так рада нашей встрече, – сказала дочь.

– Я тоже, – ответил Пфефферкорн.

В ресторанах он не обедал и впредь не собирался. Начать с того, что здесь похабно высокие цены, несоизмеримые с величиной порций. Пфефферкорн долго изучал меню, тщетно выискивая блюдо без загадочных ингредиентов. Потом смутил дочь тем, что устроил официанту допрос об особенностях какой-то рыбы. С объяснениями влез Пол: мол, с недавних пор эта рыба весьма популярна благодаря своей жизнестойкости. Пфефферкорн заказал стейк из вырезки. Подали нечто в форме ленты Мёбиуса.

– Что хороню в здешних десертах, – сказала дочь, – они не сладкие.

– Разве сладкому не полагается быть сладким?

– Уф, папа. Ты же понял.

– Ей-богу, нет.

– Не чрезмерно сладкие.

– А-а…

Дочь отложила десертное меню.

– Как ты?

– Превосходно.

– Переживаешь?

– В смысле, из-за Билла? Нет, ничего.

Дочь взяла его за руку:

– Искренне сочувствую.

Пфефферкорн пожал плечами:

– В моем возрасте все иначе.

– Ты вовсе не старый.

– Да нет, я к тому, что в какой-то момент осознаешь – большая часть жизни позади.

– Давай не будем об этом.

– Давай не будем.

– Это угнетает, – сказала она. – А мы вроде как празднуем мою помолвку.

Так ведь сама ж начала, разве нет?

– Ты права. Извини.

Дочь откинулась на стуле и скрестила руки.

– Милая. Пожалуйста, не плачь.

– Я не плачу. – Она отерла глаза.

– Я не хотел.

– Знаю. – Дочь опять взяла его руку. – Значит, Пол тебе нравится.

– Я покорен, – солгал Пфефферкорн.

Дочь улыбнулась.

– Не знаю, что вы решили насчет свадьбы, – сказал он, – но я бы хотел внести свою лепту.

– Ой, пап. Очень мило, но это лишнее. Уже обо всем позаботились.

– Прошу тебя. Ты моя дочь. Могу я поучаствовать?

– Родные Пола уже сказали, что помогут.

– Я тоже хочу помочь.

Дочь поморщилась:

– Но… все уже сделано, правда.

Отказывает из жалости, понял Пфефферкорн.

Оба знали, что у него нет денег на свадьбу. Интересно, что подразумевало его желание «поучаствовать»? Что он может? Парковать машины гостей? Отказ дочери и собственная беспомощность были унизительны. Пфефферкорн вперил взгляд в сцепленные пальцы. Повисло молчание.

Дочь оказалась права: десерт даже отдаленно не был сладок. Текстурой и вкусом пончики, заказанные Пфефферкорном, напоминали спрессованный песок. Пфефферкорн попытался оплатить трапезу, но Пол на пути из туалета уже дал официанту свою кредитку.

В аэропорту повсюду – на стеллажах и витринах книжных киосков – красовались романы Уильяма де Валле. Через каждые десять ярдов маячили картонные постаменты, увенчанные большой фотографией Билла с суперобложки: знаменитый писатель в плаще позировал на фоне темных облетевших деревьев. Приехав за час до рейса, Пфефферкорн разглядывал портрет. «Воистину Уильям де Валле», – подумал он.