Чрево Парижа. Радость жизни - стр. 83
– Посмотрите-ка, толстуха уже встала! – кричала красавица Нормандка. – Эта бабища шнурует себя, как колбасы… Скажите пожалуйста, колбасница надела субботний воротничок и вырядилась в старое поплиновое платье!
В это же время по другую сторону улицы красавица Лиза говорила своей приказчице:
– Взгляните, Огюстина, на эту тварь: как она таращит на нас глаза… Фигура у нее стала от беспутной жизни ни на что не похожа… А видите на ней серьги? Кажется, она надела свои большие груши, не так ли? Просто жалко видеть бриллианты на такой дряни.
– Да что они ей стоят! – услужливо ввертывала Огюстина.
Когда у кого-нибудь из них появлялась новая драгоценность, одна торжествовала, а другая готова была с досады лопнуть. В течение всего утра они ревновали друг к другу покупателей и были не в духе, если им приходило в голову, что у безобразной «толстухи напротив» торговля идет лучше. Потом каждая из них высматривала, что ест другая за завтраком. Они следили даже за пищеварением в неприятельском лагере. После полудня одна из них, сидя посреди вареных колбас и окороков, а другая – между своих рыб прихорашивались, желая порисоваться, без конца изощрялись, чтобы перещеголять друг друга. Этот час решал успех дня. Красавица Нормандка вышивала, выбирая самые изящные рукоделия, что приводило красавицу Лизу в бешенство.
– Лучше бы она заштопала чулки своему ребенку, – говорила Лиза, – он ходит разутый… Ишь, выискалась благородная барышня с красными ручищами, провонявшими рыбой!
Сама колбасница обыкновенно вязала.
– Все возится с одним и тем же носком, – замечала другая. – Она спит над работой: видно, много жрет… Плохо будет ее рогатому муженьку, если он надеется, что от этого ему станет теплее в постели!
До вечера они неумолимо следили одна за другой, пересуживали каждого посетителя, заходившего к сопернице, и обнаруживали при этом такую дальнозоркость, что замечали малейшие подробности, тогда как другие женщины признавались, что не могут ничего рассмотреть на таком расстоянии. Мадемуазель Саже пришла в восхищение от зорких глаз госпожи Кеню, когда та однажды разглядела царапину на левой щеке рыбной торговки. С таким зрением, сказала старуха, можно видеть сквозь запертые двери. Наступали сумерки, а исход сражения зачастую не был решен. Иногда одна из враждующих сторон оказывалась побежденной, но только до другого утра, когда следовал реванш. В квартале держали пари: кто – за красавицу Нормандку, кто – за красавицу Лизу.
Они дошли до того, что запретили своим детям разговаривать друг с другом. Прежде Мюш и Полина очень дружили: Полина – в накрахмаленных юбочках, как подобает приличной барышне, Мюш – растерзанный, вечно ругавшийся буян, который превосходно умел играть в ломового извозчика. Когда они резвились вдвоем на широком тротуаре против павильона морской рыбы, Полина изображала запряженную тележку. Но однажды, когда Мюш с самым невинным видом прибежал за своей маленькой товаркой, красавица Лиза выгнала его из лавки, обозвав уличным мальчишкой.
– Опасно знаться с невоспитанными детьми, – сказала она. – А у этого такие плохие примеры перед глазами: я всегда тревожусь, когда он играет с моей дочерью.
Мальчику было в то время семь лет. Мадемуазель Саже, которая была свидетельницей этой сцены, заметила: