Чистилище. Книга 1. Вирус - стр. 6
– Видно, тебя здорово угораздило, не всякая голова такое выдержит, – не унимался сосед, сделав пальцем красноречивое движение у своей головы. – Но теперь уже все обошлось, ты, видать, счастливчик.
«Подбадривает? Себя лучше заговаривай, старый пень!» – Лантаров только насупился и посмотрел исподлобья на говорившего.
Тот, очевидно, понял несвоевременность вмешательства и, откинувшись на подушке, взялся за какую-то толстую потрепанную книгу. Лантаров же искоса недоброжелательно, но без любопытства поглядел на ногу соседа, подвешенную на растяжке. Из нее торчали спицы, от которых глазу становилось дурно, и было нечто изумляющее в том, как хозяин этой ноги относился к ситуации. Как будто все нормально, как будто именно так и должно быть! Он так не мог. У него все внутри выворачивается наизнанку от одной только мысли о собственном изуродованном теле. И Лантаров осторожно, почти украдкой протянул руку, чтобы пощупать свое лицо. Тяжелая и непослушная, подрагивающая, как при старческом треморе, рука после основательного усилия повиновалась, и он опасливо приблизил ее лицу. И с ужасом почувствовал, как негнущиеся, слабые пальцы уткнулись в пухлую гематому на лице. Ему стало жутко. Но жажда жизни была в нем еще сильна, и, превозмогая боль и тошноту, он старательно исследовал свое тело. Руки были целы, только правое плечо ныло от неутихающей боли. Он стал ощупывать ниже, боясь взглянуть на собственные конечности, и… внезапно наткнулся на что-то металлическое, пугающее неотвратимостью. Что-то инородное зловещим каркасом опоясывало все его тело. Не столько от боли, сколько от ужаса Лантаров закусил губу и застыл от бессилия и безысходности. Он чувствовал, как капельки холодного пота появились на лбу, затем стали медленно скатываться к вискам. Глаза его увлажнились от слез жалости к себе. «Что же теперь будет? Какая злая сила так подшутила надо мною, и как теперь жить дальше?» – страдальчески спрашивал он себя и не находил ответа.
Первый же осознанный разговор с доктором на утреннем обходе шокировал Лантарова грозной правдой. Он был потрясен тем, что оказался не в состоянии ответить на очень многие простые вопросы. Он сумел назвать себя и уверенно сказал, что его предыдущая жизнь была связана с автомобилями. Но на этом его знания о себе самым неожиданным образом обрывались – память решила сыграть с ним коварную шутку. Он наверняка знал, что обитал где-то в Киеве, но где конкретно – понятия не имел. Когда внимательно рассматривающий его доктор спросил, есть ли у него мать, или отец, или еще какие-то родственники, Лантарова охватило непривычное, сковывающее оцепенение, а там, где должны были всплывать картинки, возникало лишь расплывчатое, темное, вызывающее неприятные ощущения пятно. Когда же из уст врача впервые прозвучало словосочетание «перелом таза со смещением», «перелом повздошной и двух лонных костей», у Лантарова вдруг закружилась голова и действительность темными кругами опять поплыла перед глазами. Ему стало казаться, что он на просмотре фильма, а доктор – эрудированный, неправдоподобно компетентный персонаж, который по сюжету должен раскрутить сложный клубок превращений. Спросить, как долго может продлиться лечение, больной оказался не в состоянии.
Когда врач стал разговаривать с другими обитателями палаты, рассеянно-стеклянный взгляд Лантарова еще долго блуждал по серому, в трещинах потолку. «Ого! Вот это приплыл…» – удрученно прошептал он сам себе. Положение это казалось таким нелепым наваждением, как если бы он превратился в маленького беспомощного жучка под подошвой ботинка великана и вот-вот будет раздавлен.