Чистая речка - стр. 49

– Что молчишь? – Он поставил ногу так, что коленом закрыл мне проход и прижал к стенке. Надо было не на пустое место садиться, а между двумя бабушками – полно таких мест было, а я выбрала место, чтобы сидеть как королева. Вот сижу теперь…

– Нет, не выйду, – как можно тверже постаралась сказать я.

– Да ладно! – он осклабился, я увидела темные зубы и почувствовала тошнотворный запах плохой еды и табака. Если ешь просто хлеб, не пахнет никак. От парня пахло синтетической колбасой, еще чем-то кисловатым, но не приятным, а мерзким. Запаха спиртного я не уловила. – Давай, двигай копытами, не пожалеешь. Хорошо будет, тебе понравится.

– Понравится что? – Я все же отодвинулась от него, хотя для этого пришлось сократиться вполовину и совсем вжаться в стенку.

– Гы-гы!.. – заржал он. Серафима называет это смехом имбецила. Так смеются некоторые наши мальчики, даже домашние. Вроде сидят себе нормальные, а смеются как дебилы. Говорят, что по смеху человека можно многое о нем сказать.

Парень немного поржал, а потом изо всех сил схватил меня за руку – тут я увидела у него на руке жирную затейливую татуировку – и сказал:

– Ты давай не выёживайся. Сказал – пойдешь, значит, пойдешь. Я своих баб вижу. Всё.

Я попробовала высвободить руку – невозможно. Ноги мои были окончательно зажаты – его нога раза в два с половиной была больше моей.

Я видела, что сидящие через сиденье напротив бабушки смотрели на нас, но ничего не говорили. Я попыталась взглядом привлечь их внимание, не кричать же было.

– Эй, парень, что ты ее прижал совсем? – спросила одна из них, правильно поняв мою безмолвную просьбу.

– Сестричку домой уговариваю поехать! – весело ответил ей парень, и я удивилась, как такой тупой на вид человек быстро сориентировался. Наверное, не впервой. – Бегает по Москве, а дома ее мамка ждет. – Одним углом рта он прошипел, изо всех сил сжимая мне руку, так что у меня заболела не только рука, а даже голова: – Молчи, тварь, пикнешь, – зарежу.

– Я заразная, у меня СПИД, – сказала я. Это было последнее средство, я знаю, так учила меня говорить Вера, если меня поймают и будут насиловать.

Парень опять заржал и даже помахал бабушкам:

– Веселая у меня сестричка! Шутница! – А мне опять прошипел: – Знаем эти байки! Проходили, не боись!

Он почти через каждое слово вставлял мат, так что мне уже стало совсем плохо – от его слов, от вони, от того, как он навалился на меня всей своей грязной тушей.

– Все, выходим, – он дернул меня за руку. – Ни одна еще от меня не уходила. Если я сказал, так и будет.

Интересно, он бандит – настоящий, с ножом, сидел в тюрьме? Или просто такой придурок? Сделал татуировку, как у зэка, пугает ножом, которого у него, может быть, и нет… Но не хотелось бы на себе проверять, есть ли у него нож. Я понимала, что выходить с ним на остановке, которую уже объявили, мне совсем не нужно. А вдруг и правда ткнет ножом, и пока будут разбираться – что да как, убежит.

– Пошли, пошли, домой к мамке! – дернул он изо всех сил меня за руку.

Я точно знала – бесполезно говорить такому уроду, что мама моя умерла. Он совсем не это имеет в виду. Он имеет в виду плохое. И какой наглый, на глазах у всех! Почему-то он был уверен, что я не закричу. Я кричать не стала, но сказала громко и твердо:

– Пусти меня, урод!