Число Приапа - стр. 20
– Антонина, необходимость есть. Вы – последняя, кто видел Виркавса живым.
Глава третья
Курляндия, 1658 год
Кнаге соврал фон Нейланду, что должен покрыть три картины особым лаком, что этот лак сохнет долго, что все это время работы должны быть под его присмотром, и на этом основании попросил для своих занятий угол клети, уже наполовину занятой мешками с мукой и зерном. Он собирался просить барона запретить дворне даже заглядывать в эту клеть, чтобы не повредить сохнущие картины. Кнаге полагал, что за три дня снимет копии. Но фон Нейланд затребовал работы к себе и продержал их в спальне те самые три дня, которые Кнаге хотел потратить с пользой для кошелька.
На третью ночь случилось довольно странное событие.
Мартин-Иероним красавцем себя не считал, но и уродом – тоже. Для скотницы фон Нейланда он был чем-то вроде господина. А вот для сестры корчмаря – голодранцем, и с этим приходилось считаться. Красивая скотница позволила уговорить себя, а далеко не такая красивая Матильда – нет.
– Ну и черт с тобой, – думал Кнаге, глядя с холма, как Матильда с ведерком спешит к большому хлеву фон Нейланда, где по уговору берет молоко.
На холме он, укрывшись в кустах, черкал углем по холсту, чтобы к моменту, когда можно будет приступить к копиям, хоть что-то было сделано. Вспоминая скотницу, он улыбался: девка оказалась горячей и умела кое-что такое, что городским потаскушкам даже не снилось.
В чуланчике, ворочаясь и устраиваясь поудобнее, он опять вспомнил те проказы и с вспоминанием уснул.
Сон был удивительно правдоподобным – Кнаге прямо-таки ощущал жар, идущий от молодого тела. В какой-то миг жар сделался опасным – к нему прибавилась тяжесть. Кнаге проснулся и понял, что он в чуланчике не один.
– Молчи, во имя Господа… – прошептал женский голос. – Молчи, умоляю тебя…
Кнаге при всем желании не смог бы ничего сказать, разве что прохрипеть: у него от ужаса и неожиданности пересохло горло.
– Ты славный парень, ты ведь не откажешь мне в маленькой просьбе? – шептала женщина. – В совсем маленькой просьбе, это ведь тебе ничего не будет стоить, почти ничего… Только молчи… Я закрыла дверцу, но все равно молчи…
Вдруг до Кнаге дошло: она говорит по-немецки. И говорит без труда. Выходит, это либо почтенная фрейлен фон Нейланд, либо Анна-Маргарита фон Боссе, либо красавица Мария-Сусанна. В чулане было так темно, шепот так искажал голос, что Кнаге не сразу нашел способ опознать женщину. А способ меж тем был – и простейший.
Фрейлен фон Нейланд была худощава, фигуру такого качества художник сравнил бы с хорошо оструганной доской. Фрау фон Боссе, напротив, была пухленькой. И Мария-Сусанна – как раз такая, чтобы позировать для танцующей Саломеи. Кнаге извернулся, протянул руку и обхватил незримую даму за талию.
– Что ты делаешь… – прошептала она. И это было совсем загадочно – если ночью женщина ложится рядом с мужчиной, то она скорее должна была бы спросить: отчего ты бездействуешь?
С талией случилась неувязка – дама явилась в тесно зашнурованном корсете, который даже Анне-Маргарите придавал девичью стройность.
– Простите, фрау… – шепотом ответил Кнаге. – Тут так мало места… Чем могу вам служить?
– О, это совсем маленькая услуга, совсем крошечная. Для такого мастера, как ты, это даже не услуга – это шалость…