Чирик - стр. 14
В первых числах февраля его вызвал к себе замполит роты старший лейтенант Карлсов и предложил интересную работу.
– Вижу, Исломов, ты парень старательный, – сказал Карлсов без лишних предисловий. – Есть для тебя дело. Справишься – получишь поощрение. Не справишься – херово будет!
Хусейн уже хорошо знал русский язык, и что такое «херово» представлял. Разумеется, он согласился. Работа была нехитрая: слушать, что говорят сослуживцы о командирах и сообщать об этом замполиту.
– Учти, Хусейн, – доверительно говорил замполит, – ты не один такой у меня. Есть еще козлята… Так что, если чего захочешь скрыть – гляди! Сразу на «губу»! А там, брат, разговор короткий: за узду – и в стойло! И по-хрюкалке, по-хрюкалке!
Замполит по образованию был ветеринаром, в армию был призван год назад, в армейской среде освоился быстро, но профессиональную терминологию не забыл. Завести стукача его побудило болезненное самолюбие. Дело в том, что он был лыс, и знал, что сие печальное обстоятельство служит для воинов поводом к грубым насмешкам. Уже не раз и не два он видел на стенах штабного вагончика черную круглую угольную баранью харю с глумливой подписью «лысый». И не раз слышал в строю, или когда проводил политзанятие это же гнуснейшее словцо, но никак не мог застигнуть ни одного негодяя.
Исломов серьезно воспринял ответственное поручение, и добросовестно пытался доводить до Карлсова, кто, что и как сказал. Правда, этому чудовищно мешал его малый словарный запас и отвратительная память, а впрямую поставить задачу замполит стеснялся. Так шло время, пока не наступил период всенародных выборов в Верховный Совет. Вот тут-то и засияла звезда Хусейна! Накануне выборов Карлсов вместе с Забулдаевым допоздна засиделись в канцелярии, планируя, как на высоком уровне провести голосование.
– Слушай, Иван, – говорил осоловевший прапорщик, – нам надо первыми проголосовать и доложить в политотдел. Понимаешь? Первыми…
– Как не понять! – тыкал вилкой в жареное мясо (накануне выдали паек) Карлсов. – Постараемся. В пять тридцать поднимем, в шесть проголосуем.
– Ха, какой ты шустрый! Как вша на гребешке! Как же мы их поднимем в полшестого? По уставу не положено! А вдруг Пучилову стуканут? А?
– Чего ж тогда делать? – Карлсов налил еще спирта.
– Вот именно? Думай, комиссар, думай! – прапорщик, шатаясь, заходил по комнатке. – Поднять должны в шесть, но ведь тогда не успеем… Даже если сразу к урнам гнать… Они ж, падлы, сонные…
Карлсов хряпнул сто грамм, закусил огурцом и подпер голову волосатой ладонью. Верно, сонные они, и нерасторопные, как неживые… Будут тащиться к урнам, как черепахи… Черепахи… Тут вспомнилась ему вдруг по неизвестной причине картинка из старого школьного учебника. В каких глубинах памяти она хранилась, неизвестно, но всплыла оттуда, как аэростат в грозовое небо, и вынесла с собой вместе совершенно революционную идею. А был на картинке изображен древнегреческий голый бегущий мужчина в гребнистом шлеме, догоняющий черепаху…
Ровно в шесть утра дневальный по роте рядовой Валиахметов пронзительно возопил:
– Рота, подъем!
Тотчас же Забулдаев с Карлсовым, а также командиры первого и второго взводов прапорщики Шиш и Кренадзе усилили своими глотками данный призыв, и, не ограничиваясь этим, ринулись колотить по спинкам кроватей металлическими трубами, а также сбрасывать с солдат одеяла. В одну минуту перепуганная насмерть рота выстроилась повзводно в три колонны, и Карлсов взял слово.