Четыре жизни Хелен Ламберт - стр. 4

Но все закончилось в конце января, когда Роджер пригласил меня на ужин в наш излюбленный вьетнамский ресторан на Коннектикут-авеню и объявил, что влюбился в Сару. По правде говоря, новость не стала для меня неожиданностью. Я подозревала об интрижке, но даже когда узнала наверняка, сперва не восприняла ее всерьез. Я отнеслась к этому как к очередной фазе отношений, которую нам предстояло пройти.

Тем не менее, как объяснил Роджер, любовь к Саре оказалась невероятно глубокой. Он и не подозревал, что можно так любить, пока Сара не заявилась на порог его офиса. Я кивнула, точно послушная ученица за первой партой, и принялась черпать свой фо[3]. В тот момент на его лице застыло блаженное выражение, какого я не видела годами. Нет, беру свои слова обратно: таким Роджера я не видела никогда.

Мы познакомились с ним в Джорджтаунском университете. Он сидел рядом со мной на «Истории Америки с 1865 года». Этот курс никто не выбирал, поскольку преподаватель славился своим нежеланием выставлять хорошие отметки. Роджер, будучи старшекурсником, записывался поздно и был вынужден пойти туда, где оставались места. А для меня, как для специалиста в области политологии, этот курс был обязательным. Я, к слову, была одной из тех, кто все-таки умудрялся получать наивысшие баллы. В те дни у меня были рыжие, зачесанные в хвост волосы с челкой, как у Бетти Пейдж[4]; я носила очки в оправе формы «кошачий глаз»; моим спутником была толстая книга Роберта Каро «Путь к власти» – одна из нескольких, которые он написал о Линдоне Б. Джонсоне. Поначалу Роджер меня раздражал, потому что он никогда не готовился к занятиям. Однако он как-то почувствовал, что меня можно покорить политическими стратегиями. В ту осень он смошенничал на конкурсе красоты, уговорив большое количество студентов отдать за меня голоса. Это был настолько широкий жест, что, честно говоря, я оказалась польщена. В итоге мне досталось почетное второе место, а Роджер за свои усилия был вознагражден свиданием, которое продлилось целых десять лет.

Закрывая глаза, я все еще вижу нашу совместную жизнь: поздние торжественные ужины в Au Pied de Cochon[5] на Висконсин-авеню; ужины в пиццерии на Френдшип-Хайтс, где мы обсуждали, в каком ресторане готовят наилучшую пиццу; покупку грандиозного особняка на Кэпитол-Хилл, который мы с трудом могли себе позволить; поездки в Шарлоттсвилль на джипе Роджера, слушая до износа песню Babe rainbow рок-группы House of Love; и, наконец, предложение руки и сердца среди руин Барбурвилля в антракте «Двенадцатой ночи» Шекспира.

Были в нашей супружеской жизни и плохие времена. Мы с Роджером несколько лет пытались зачать ребенка, однако все попытки оказались обречены на провал. Желание забеременеть превратилось для меня в навязчивую идею. Ежемесячно поставлявшийся «Кломид»[6], по иронии, лежал в холодильнике рядом с яйцами. Наш брак длился пять замечательных лет и два не очень замечательных года.

Но галерея и Сара все изменили. Роджер объявил, что позвонил адвокату, чтобы ускорить бракоразводный процесс. Еще он добавил, что надеется на скорую встречу в суде (в течение тридцати дней), чтобы «окончательно уладить проблему». Я обняла на прощание мужа и вернулась в квартиру, где, свернувшись калачиком в постели, с примитивным энтузиазмом пожелала Саре бед. Или, может, смерти? Я не совсем уверена, о чем в тот момент думала. Я не хотела «улаживать проблему» с Роджером. Я хотела его вернуть. Я хотела, чтобы боги сравняли счет. Однако теперь я поняла, что была слишком неаккуратна с желанием. Но разве есть в этом мире человек, который никогда бы не пожелал смерти другому? Конечно же, это было