Четыре угла - стр. 42

Проскользила по спине мужчины, которая стала суше и острее. Или нет. Полина не помнила.

Его пальцы потянули на себя пассажирскую дверь, и через пару секунд в его руках оказался ребенок. Мальчик обхватил мужчину за шею и прильнул лбом к щеке. Захлопнув дверь, он развернулся и сделал шаг в сторону клиники.

— Девушка, вам на Гагарина? — Полина туманно посмотрела на выглядывающее в опущенное окно лицо таксиста.

— Да, — неуверенно ответила.

Глухой удар справа машинально обратил на себя внимание. Высокая блондинка, пнув колесо внедорожника с ожесточенной яростью, посеменила вслед за мужчиной с ребенком. Поравнялась с ними и, вколачивая каблуками в плитку, всплёскивала эмоционально руками.

Полина смотрела на удаляющиеся спины двух некогда любимых ею людей: ее бывшего мужа и бывшей подруги, у которых был не бывший, а совершенно настоящий и живой общий ребенок.

Макеева торопливо запрыгнула на заднее сиденье и прильнула лбом к прохладному стеклу.

Пока таксист разворачивался, девушка смотрела на территорию поликлиники.

Пустую.

И она была внутри пустая. Прислушалась к себе. И правда пусто. Ничего.

Ни обиды, ни злости, ни ревности… НИЧЕГО.

Ни сердце не заходилось, ни кома в горле, даже курить не хотелось. Это же здорово, правда? Значит, у нее получилось.

Справилась?

И стать равнодушной стервой — был единственным верным способом, чтобы защитить свое разбитое сердце.

Машина увозила Полину размеренно, дружелюбно покачивая… В Калининграде вообще царили особенные правила вождения: здесь сложно было найти гонщиков и лихачей, сигналящих тебе без причины и по причине. Эту балтийскую манерность Макеева ни раз вспоминала в Питере, где таксисты порой творили безумие на серых дорогах.

Девушка смотрела в окно и думала о том, что у него теперь другая машина: большая и вместительная. И это, должно быть, правильно: у него семья, места требовалось много. Она думала о машине и совершенно не думала о них, когда-то предавших ее, и это успокаивало.

Переболела.

***

— Мам, я дома! — сбросив абаркасы, Полина уложила сумочку на полку в прихожей.

— Поля, мы здесь. На кухне, — донеслось как раз с той стороны.

Мы?

Полина удивилась.

Тихо ступая, вошла в комнату.

— Привет, — Роберт в деловом костюме восседал за их миниатюрным кухонным столом. Перед ним стояла полупустая чашка, вероятно с чаем, а хрустальные вазочки, наполненные печеньем и конфетами, украшали натюрморт.

— Привет, — насторожилась Полина и вопросительно взглянула на мать, которая суетилась у раковины и прятала глаза.

— Чай будешь? — поинтересовалась родительница, не оборачиваясь. Тон матушки был ровно такой, какой доставался исключительно Гризманну. Полина не помнила, чтобы мать так лебезийно разговаривала с кем-то иным. Даже с директором школы, в которой работала.

— Нет, — развернулась и направилась в ванную.

Что он здесь делает?

Макеева ожесточенно намыливала руки, когда дверной проем загородил Роберт.

Их взгляды встретились в зеркале.

— Твоя мама позвонила полчаса назад и попросила отвезти вас в больницу, — прозвучало как оправдание.

Даже так? Вопрос о том, откуда у матери был номер Гризманна был не важнее чем то, зачем Татьяна Борисовна вообще это сделала. Она же не лежачая больная и не требует дополнительной помощи. Они договорились, что доберутся на такси, так какого черта творила родительница?