Четыре угла - стр. 12
— Выброси, — ровным тоном посоветовала Полина, зажав телефон между ухом и плечом.
Двумя руками потянулась к заклинившей рукоятке, чтобы приоткрыть окно. Девушке становилось душно.
Деструктивная реакция родом из детства каждый раз срабатывала как инстинкт. И пусть сейчас Полине справляться с ней стало гораздо легче, но укоренившиеся на подкорке защитные функции включались по умолчанию.
— А что я, по-твоему, буду есть? — возмутилась родительница. — Ты хоть представляешь себе, чем здесь кормят? Даже зеки питаются лучше, — умозаключила Татьяна Борисовна.
— Откуда ты знаешь, как питаются зеки? — Полина проскрипела заржавевшим механизмом, и стекло с недовольством начало опускаться. Водитель такси бросил на хозяйничающую в его машине девушку сердитый взгляд в зеркало заднего вида, но громко промолчал.
— Не передергивай, Полина, — осадила дочь женщина. — С тобой стало невыносимо разговаривать, — вспыхнула на том проводе Татьяна Борисовна.
— Стало невыносимо тогда, когда я начала отвечать тебе в принципе? Понимаю, что, когда я безропотно молчала, тебе было удобнее, — Полина потянула глубоко носом воздух, залетевший в салон.
— Полина! — воскликнула женщина, оскорбившись. — Ты всё больше и больше становишься похожей на своего непутевого отца, — брюзжала родительница.
К слову, в кардинальном изменении поведения дочери женщина обвиняла двух мужчин — отца Полины и человека, о котором в их семье упоминать запрещалось под роспись.
— Может, потому что мы с ним родственники? — заводилась Полина.
— Грубиянка, — проворчала женщина и бросила трубку.
Девушка откинула голову назад и подавленно прикрыла глаза.
Четыре года каждый телефонный разговор с матерью заканчивался таким образом, что кто-то из них двоих бросал трубку. Чаще это делала Татьяна Борисовна. Она до сих пор не могла поверить, что ее послушница-дочь превратилась в высокомерную стерву с длинным языком. Всеми проклятиями народов мира она в своей голове осыпала бывшего мужа Полины, когда-то уведшего ее дочь из отчего дома, а после бессовестно предавшего. Женщина была абсолютно уверенна в том, что это его негативное мещанское влияние так испортило Полину. Это он оставил после себя руины в виде каменного отчуждения девушки.
Макеева крепко сжала телефон в руках и устало посмотрела в окно. Любое взаимодействие с матерью — как прогулка в логово вампира. Все соки и энергию теряла, после чего Полине приходилось восстанавливаться марочным ромом. Радовало только то, что за время нахождения в Питере их разговоры были не частыми, а встречи — наиредчайшими, что устраивало Полину несказанно. За четыре года родственницы виделись всего три раза и очередное наведывание заканчивалось побегом Татьяны Борисовны из Питера спустя пару дней гостевания с сердечным приступом и крокодильими слезами в честь неблагодарной дочери, в которую женщина с детства старалась вложить всё самое правильное и прагматичное, а вышло, что вышло. Их отношения сложно было назвать отношениями между дочерью и матерью, скорее они напоминали извечный конфликт между лающей собакой и шипящей обороняющейся кошкой. Ни одной общей темы для разговора, ни одной точки взаимодействия. Глухо как в танке.
Сейчас Полине тоже требовался нейролептик. Покрепче. Иначе мыкаться будет. И внутри себе перекручивать все слова матери. В ушах звенело, а во рту сухо.