Четыре месяца темноты - стр. 69
– Да к чему ты клонишь?! – удивился Озеров.
Илья протянул письмо.
– Кажется, в записке что-то не так.
Кирилл Петрович прочитал:
«В эту субботу (число) Лика Карманова ездила на спортивные соревнования по теннису. Тренер Василий Ромашкин».
Весь текст был напечатан на компьютере и только подпись – от руки.
Тренер должен был сесть и набить на клавиатуре текст, потом распечатать на принтере. Где? В спортивном зале? Или у тренера был собственный кабинет? В лице учителя мальчик прочитал сомнения. Неужели подделка?
– Хорошая девочка… – процедил Озеров сквозь зубы.
Они вышли из класса, и Кирилл Петрович зазвенел связкой ключей.
– Мне не хотелось бы, чтобы Лика, хм-м-м, обиделась на меня… – сказал мальчик, глядя себе под ноги.
– Она просила тебя передать записку? Ты это сделал. Если бы она передала ее сама, все могло бы сложиться по-другому. Тебе теперь часто придется сталкиваться с подобным.
– Почему?
– Потому что с этого дня ты – староста класса.
Мальчик остановился, как вкопанный, посреди коридора.
– Я… Я не хочу. Они и так ко мне цепляются!
– Значит, хуже уже не будет, – сказал учитель, быстро шагая к лестнице.
Илья побежал следом.
– И что я должен делать? – крикнул он в лестничный пролет.
– Как ты там сказал? Будешь переводчиком с языка детей, будешь распутывать хитросплетения, чтобы они никому не навредили. И прежде всего самим себе…
Эхо от голоса учителя разлилось по лестничной клетке и еще долго звучало у мальчика в голове.
Он внимательно посмотрел на яблоко и откусил кусочек.
Учительская
– Детей не пускают в учительскую не потому, что они могут здесь что-нибудь сломать или испортить. А потому, что это единственное место в школе, где взрослые могут от них спастись и отдохнуть. – Элеонора Павловна сидела на диване, потирая гудящую голову. – Говоря короче, Каштанов, не торчи в дверях и не раздражай меня.
– Но я только хотел узнать, в каком кабинете у нас математика!
– Как заново родился! Иди и посмотри в расписании.
– Но до него далеко. Пожалуйста-пожалуйста, Элеонора Павловна, я быстренько!
– Ты представляешь, что может сделать голодная, уставшая и больная мигренью женщина с таким настырным типом, как ты?
– Впустить меня?
– Гоша, ты рискуешь! – прозвенела своим музыкальным голосом Богачева, оторвав седую голову от журнала и хитро взглянув из-под изящных очков. – Здесь черта, которую не стоит пересекать.
– Анна Сергеевна! Я не знал, что вы вернулись… Я думал, вы…
– Такая старая, что больше сюда не приду?
– Нет. Вы не подумайте. Я очень любил ваши уроки.
Каштанов прокашлялся и запел:
«Взлета-а-ая выше ели, не ве-е-едая преград, крыла-атые качели…»
– Если никто не прекратит этот мюзикл, это сделаю я!
Фаина Рудольфовна оторвалась от монитора и сделала два шага в сторону двери. Каштанова как ветром сдуло.
Учительница истории произнесла достаточно громко, чтобы ее слышали все:
– Дамы, я тут пытаюсь работать. Пожалуйста, чуть потише!
– Мы тоже здесь не просто так сидим, Фаиночка.
– Я просто так, – произнесла Элеонора Павловна грудным голосом, – хватит с меня. Надо заканчивать эту эпопею.
– У меня не столько к вам претензии, – буркнула Фаина, бросив косой взгляд на математичку, монотонно говорившую что-то учительнице английского языка.
– Павловна, тебя чаем напоить? – спросила, оторвавшись от компьютера, Светлана, школьный секретарь, сердобольная молодая девица, которая умудрялась работать за четверых и при этом отвечать на многочисленные, в том числе весьма глупые, вопросы педагогов и периодически появляющихся родителей, а также подкармливать вечно изголодавшихся учителей печеньем.