Четыре месяца темноты - стр. 25
Мария Львовна попросила у присутствующих прощения и удалилась. У кабинета директора ее ждала толпа недовольных родителей – довольные просто так не приходят. Как ни мучительно было Фаине сидеть на собрании, но оказаться на месте руководителя ей сейчас не хотелось.
«Я хороший исполнитель. Я профессионально выполняю то, что мне поручили. Вот и все».
Следом за директором снова затянула скучнейшую песню завуч Маргарита Генриховна: перетаптываясь с ноги на ногу, голосом воспитателя детсада она слишком много говорила о предназначении учителя и о других возвышенных вещах людям, которые устали настолько, что готовы были прилечь хотя бы на пол.
За это время Фаина успела хорошо разглядеть коллег.
Молодая учительница французского дергала за прядь волос сидящую перед ней немку и шептала ей что-то на ухо, последняя, в свою очередь, мечтательно оглаживала юбку с бахромой, рассматривая узор на подоле. Штыгин глубоко задумался и, как мальчишка, ковырял ручкой винтик на парте. Богачева что-то рассказывала сидящим вокруг своим высоким писклявым голосом. Кто-то тарабанил ногами, кто-то даже залез в смартфон и смотрел погоду на выходные.
Многие выглядели загоревшими и хорошо отдохнувшими. Чего нельзя было сказать о Фаине. Кажется, затеять дома летом ремонт было не лучшей идеей. Ну ничего, через месяц учебный процесс сделает все лица одинаково бледными и постными.
Пока она рассматривала наряды женщин и переписывалась ехидными записочками с Элеонорой Павловной, собрание незаметно утихло. Фаина не сразу поняла, в чем причина тишины, и на всякий случай тоже умолкла.
– Коллеги, это просто смешно, – продолжала Маргарита Генриховна, – на прошлом педсовете в конце весны мы просидели так четыре часа и никто не взял на себя ответственность. Что же это получается? Дети никому не нужны? Теперь у нас больше нет времени, и пора решать. Я прекрасно понимаю, как вы все загружены…
– О чем речь? – тихонько спросила Фаина Рудольфовна у Элеоноры Павловны.
– Шестой «А» остался без флагмана. Никто не хочет брать. Вернее, их просто некому брать. Большинство предметников уже имеют классы. Англичане – ты же их знаешь, они у нас особенные, у них, видите ли, маленькие кабинеты. Ну нет у нас больше классных руководителей! Ты хочешь взять?
– Нет уж, спасибо. У меня только в прошлом году выпустились. Дайте мне в себя прийти.
– Вот видишь. У каждого свои причины!
Фаина насупилась и втянула голову в плечи. Сейчас главное – не высовываться. А предложат – протестовать.
– А почему бы новым коллегам не взять класс? – предложила Богачева, потрясая копной седых волос и глядя весело из-под очков с толстыми линзами.
Хорошо, что предложила она. Кого-нибудь другого могли бы разорвать на части. А старушек все жалеют.
Все собрание остановило взгляд на новоиспеченных. Сама Богачева к ним не относилась, за учительницей начальной школы и так закреплялся класс.
– Я понятия не имею, что должен делать, – признался Озеров, – боюсь, я не готов…
Вид у него был серьезным. «Хорошо быть мужчиной, – подумала Фаина, – скажешь решительно, и все уже, тебя не тронут…»
– Оставьте человека в покое! – вмешалась Элеонора Павловна. – Дайте опомниться! У него четырнадцать классов, он должен привыкнуть к новому месту, в конце концов…
– Мы могли бы всему обучить, – с сомнением в голосе сказала Маргарита Генриховна, – но боюсь, Кирилл Петрович действительно должен… хм… адаптироваться…