Четверо за спиной - стр. 30
Аккуратно подвожу глаза карандашом, растушевываю, чтобы казались больше, а цвет глубже. Тональника нет, поэтому одеваюсь после макияжа. В моих закромах была одна рубашка, которую я хотела одеть на открытие фестиваля. Она из ярко-синего переливающегося шелка, золотом вышита жар-птица на всю спину, еще две – на плечах, словно обнимают крылами и хвосты распушили по рукаву. Надеваю коричневые кожаные брюки, высокие сапоги. Рубаху подпоясываю широким корсетным поясом с тремя пряжками из темно-коричневой кожи. Пояс красив, на нем оттиски узора в виде дубовых листьев и желудей. Талия при этом кажется немыслимо тонкой. Сама себе напоминаю изящную статуэтку, хочется взлететь от предвкушения. Последними одеваю серьги. Это золотые павлины, кокетливо оглядывающиеся на завитушки сложенных роскошных сине-зеленых хвостов. Чуть трогаю розовой помадой губы и критически осматриваю себя с ног до головы. Наряд смотрится так гармонично, что чувствую, как сама себе нравлюсь. Поворачиваюсь к притаившейся Смешке.
– Ну как?
– Госпожа, ты как жар-птица, – восхищено шепчет девочка, – аж глазам больно!
– Думаешь?
– А то!
– Смешка, а когда мне на пир идти-то? Позовут или как?
– Князь, наверное, за тобой слугу пришлет, чтобы проводить. У нас же вообще не принято женщинам на пиру быть.
– Это еще почему?
– Невместно это. Чтоб на чужую жену глазел кто.
– А жены что, из домов не выходят совсем?
– Почему? На торжище могут пойти. Али на праздник какой. На Купалу…
– Значит туда можно, а на пир – никак?
– Я не знаю, – протянула Смешка, – на ярмарку они с кметями-охранниками могут пойти. Да с мамками-няньками. А тут…
– А тут – княжий двор и муж рядом. Куда как безопаснее.
– Не ведаю я. Как-то так испокон повелось…
– Странно.
Раздается короткий стук в дверь. Смешка бросается открывать, я следом выхожу из опочивальни, чтобы встретить посыльного. И останавливаюсь в изумлении. В светлицу входит сам князь собственной персоной. В темно-красной шелковой рубахе, что ладно сидит на его фигуре, в вороте сдержанно поблескивает золотая цепь с медальоном. В темных волосах замечаю обруч, украшенный самоцветами, который придает еще больше величественности. Ох, и хорош! Мы останавливаемся и беззастенчиво разглядываем друг друга. В его зелено-голубых глазах загорается мужской интерес, и это изрядно тешит мое женское эго.
– Князь, да ты просто ослепительно выглядишь, – от чистого сердца произношу я.
– Это ты, Ярославушка, хороша, как Леля. Глаз не оторвать, – ласкает меня взглядом Велеслав.
– Ну, раз оба такие красивые – надо бы к людям, им принести немного красоты? – улыбаюсь я.
– Пойдем, языкастая, – в ответ улыбается князь и протягивает мне руку. Я вкладываю свои пальцы в его ладонь. Неожиданно он берет мою руку в свои ладони и подносит к лицу, – не пойму, как такая ручка с тонкими перстами может столь лихо мечом владеть?
– Рука у меня тяжелая, князь. Поэтому. Я могу так по плечу хлопнуть, что мужики кривятся.
– Экая ты… Столько в тебе всего. Чем больше узнаю, тем меньше понимаю.
– Говорят, что в каждой женщине должна быть изюминка. А я выходит – пирог с изюмом?
Со смехом князь выводит меня из горницы. Все также продолжая держать меня за руку, вводит в трапезные палаты.
Это целый зал, просторный, с полукруглыми сводами. Стены богато расписаны желто-золотыми узорами на красном фоне. Витиевато украшен светлый, бежево-золотистый потолок, скамьи покрыты алым бархатом. Заставленные разными закусками и соленьями широкие столы стоят у стен. Предупредительные слуги толпятся у входа, готовые начать подачу горячего.