Четверо должны уйти - стр. 5
– Арчи! – послышался голос. – Иди к нам и помоги дегустировать!
Марго Дики уже меня высмотрела. В дальнем углу располагался раззолоченный бар со стойкой длиной футов восемь, за которой на золоченом же высоком табурете примостилась Марго. Рядом с ней на таких же табуретах сидели Черри Кван и Альфред Кирнан, а за стойкой разряженный Санта-Клаус, крупный и широкоплечий, с внушительным брюшком, разливал по бокалам шампанское. Несмотря на ультрасовременное занятие, одет он был по старинке – традиционный пышный и яркий костюм, борода, маска и прочее; разве что рука, державшая бутылку шампанского, была затянута в белую перчатку. Утопая по щиколотки в ковре, я предположил, что белые перчатки – атрибут боттвайльской элегантности. Лишь позже я осознал, насколько заблуждался.
Мне прокричали рождественские поздравления, а Санта-Клаус наполнил еще один бокал пенящимся напитком. Странно, но бокал не был обклеен золоченой фольгой. Не хватило, должно быть. Я был рад, что пришел. Когда потягиваешь шампанское, сидя между блондинкой и брюнеткой, поневоле начинаешь сам себе завидовать и проникаешься чувством уважения к собственной персоне. Блондинка и брюнетка были прекрасными образчиками женской породы: высокая, стройная Марго, с округлыми формами, спокойная и расслабленная, и крохотная, с раскосыми черными глазами Черри Кван, застывшая на табурете в напряженной позе с прямой как палка спиной. Стоя Черри едва доставала мне до ключицы. Я подумал, что Черри заслуживает внимания не только как статуэтка, хотя она и стала бы украшением любого интерьера, но и как возможный источник, проливающий новый свет на человеческие отношения. Марго рассказала мне, что отец Черри – наполовину китаец и наполовину индиец (не путайте с американскими индейцами), а мать – голландка.
Я высказал предположение, что пришел слишком рано, но Альфред Кирнан заверил, что нет, мол, остальные уже здесь и вот-вот подойдут. Он добавил, что мое появление стало для него приятным сюрпризом, поскольку у них здесь просто маленькое семейное торжество и он не знал, что пригласили кого-то еще. Кирнан, занимавший должность управляющего делами, точил на меня зуб за маленькую вольность, которую я позволил себе, охотясь за гобеленами, но ирландцы славятся тем, что на рождественских вечеринках любят всех окружающих без разбора. К тому же мне показалось, что он на самом деле рад моему приходу, так что я посчитал своим долгом тоже выразить радость. Марго сообщила, что это она меня пригласила, и Кирнан, потрепав ее по плечу, сказал, что она молодец, в противном же случае он позвал бы меня сам. Примерно моего возраста и не уступающий мне по красоте и благородству, Кирнан, не моргнув и глазом, потрепал бы по плечу английскую королеву или жену президента.
Он заявил, что нужно продолжить дегустацию, и повернулся к бармену:
– Мистер Клаус, мы хотим теперь попробовать «Вдову Клико». – И обратился к нам: – Вполне в духе Курта обеспечивать такое разнообразие. Наш Курт ни в чем не терпит монотонности. – И снова бармену: – Могу я называть вас просто Санти?
– Разумеется, сэр, – пропищал из-под маски Санта-Клауса тонюсенький фальцет, совершенно не соответствующий внушительным размерам бармена.
Тут распахнулась дверь слева, и вошли двое мужчин. Одного из них, Эмиля Хетча, мне уже доводилось прежде видеть. Когда Боттвайль излагал нам историю о краже гобеленов, то сказал, что Марго Дики – его глаза и уши, Черри Кван – руки, а вот Эмиль Хетч – домашний колдун. Познакомившись с Хетчем, я вскоре убедился, что тот не только походил на колдуна, но и всячески старался соответствовать этой роли. Ростом с Черри Кван, тощий, тщедушный и вдобавок скособоченный – то ли левое плечо у него завалилось вниз, то ли правое вознеслось – я не спрашивал; физиономия всегда кислая, голос угрюмый, а вкус просто отвратительный.