Честь пацана - стр. 6

Василиса была сводной сестрой Уйгура. Отец Рената умер, когда ему было два года, – говорили, в результате несчастного случая. Мать отгоревала и через пару лет снова вышла замуж – теперь за русского. В результате этого союза у Рената появилась сестра, совершенно на него непохожая. Второй отец тоже умер – и тоже в результате несчастного случая. И оба этих подарка мать воспитывала одна, не рискнув в третий раз выйти замуж.

– А ты ниче такой, крепкий. – Василиса похлопала меня по плечу. – И морда кирпича не просит. Повезет кому-то. А это Бамалама, подружка моя. – Она показала на мнущуюся в отдалении худенькую смешливую девчонку. Та кивнула и помахала ладошкой: дескать, привет-привет. – Она с Холодом мутит, если что, – поставила в известность Василиса. – Ингой Мориц ее зовут – опять же, если что.

Холод и Инга периодически переглядывались, подмигивали друг другу.

– Почему Бамалама? – не понял я.

– А она ничего другого и не слушает, – объяснила Василиса.

Незабвенный хит «Бамалама» в исполнении проекта «Белль эпок» – жесткое диско на грани рок-н-ролла – взорвал Советский Союз еще десять лет назад, когда по недосмотру чиновников его запустили в новогодних «Мелодиях и ритмах зарубежной эстрады». Показали лишь три минуты из одиннадцати – именно столько длилась композиция. Но это было настолько непривычно, что народ на эту композицию запал. А кто-то и до сих пор находился под впечатлением.

– Не свисти, – фыркнула Инга. – Другое я тоже слушаю.

– Что делать собираешься? – спросил Уйгур.

– В смысле, сейчас? – не понял я. – Или в обозримой эпохе? – Присутствующие засмеялись. – Сейчас домой пойду, с отцом перетереть надо. А вечером нажремся – по поводу моего возвращения. И все присутствующие приглашаются. Но не домой – заранее извиняюсь, не хочу предков шокировать, – а, скажем, в гараж.

– Да тут такое дело, – почесывая затылок, расстроенно сказал Ренат, – нам вроде нежелательно, не пьем мы, в общем, да и не курим, здоровый образ жизни ведем… – Он переглянулся со своими пацанами, те тоже стали вздыхать и отворачиваться.

А мне это было решительно непонятно. Не в запой же предлагал уйти. Мы еще немного постояли, стали прощаться. Товарищи и девчата уже отошли. Уйгур колебался, потом подался ко мне, зашептал заговорщицки:

– Ладно, в твоем гараже часиков в девять, добро? Так, по слегка. Прослежу, чтобы там посторонние не ошивались.

– Обещаешь? – Я прищурился. – Слово пацана?

– Да иди ты! – Ренат залился краской, побежал догонять своих.

Я решил для себя бесповоротно: никаких «контор». Другие планы на жизнь, да и тюрьма – не мое. То, что парни, встреченные у подъезда, «мотаются», было видно невооруженным глазом. И то, что будут склонять в свою бригаду, – сомнений не вызывало. Но Уйгур – мой друг с детства, а встречи с друзьями принято обмывать.

Мама вздыхала: куда на ночь глядя? Отец смотрел странно. Но о всех моих действиях с некоторых пор я уведомлял, а не спрашивал разрешения.

Уже стемнело, когда я включил в гараже свет, подцепив лампочку к автомобильному аккумулятору, подтащил к проходу древнее кресло, навалил какие-то мешки. Порезал лук, помидоры, развернул хрустящую обертку печенья. Извлек из сумки дешевый портвейн – неувядающую классику жанра – и два стакана. В сумке лежал еще один такой же комплект – на случай, если Уйгур придет не один. Но он пришел один – ввалился в гараж, стаскивая шапку, гоготнул: