Честь Афродиты - стр. 12
Короткий стук в дверь прервал мои грустные размышления. «Открыто», крикнул я, потому что не закрывал её. Даже с места не вставал. Думал. В себя приходил. Она и открылась.
В дверях возник двойник портрета товарища Эйнштейна, что в нашем классе над доской всю мою школьную жизнь висел, и такой же – один в один – помню, только физически материализованный с усами и в очках, в армии, в учебке, читал нам лекцию по теме арабо-израильского конфликта. Маленький человечек, волосатый, носатый, усатый, в мятом костюме, при галстуке… а жара у нас на Юге, кто не знает, я там именно долг Родине отдавал, как на солнце, – он сильно потел, но терпел. Потому что лектор. Кстати, интересно рассказывал. Умный мужик. Начитанный. К тому же шесть языков знает. Да-да, убедил нас в этом. Знает. Мы проверили.
– Можно? – спросил гость.
– А вы кто? – вместо ответа спросил я. Потому что удивился, так уж велико было сходство и с портретом, и с тем живым лектором. Я было подумал, не он ли…
– Я – Свешников. Николай Николаевич. – Ответил «тройник». – А вы, я понимаю, Волька, да?
– Да, – ответил я. – Только без Ибн. Это в прошлом, в детстве.
– А, понимаю-понимаю! А в настоящем, извините? – нацелившись на меня взглядом, спросил Николай Николаевич, и пояснил. – Как отчество?
– Можно без отчества, – отмахнулся я. – Волька и Волька, так привычнее.
Коротко окинув гостиничный номер оценивающим взглядом, Свешников прошёл, сел напротив меня. На «копии» была не по возрасту цветная линялая молодёжная футболка, с иностранным текстом в обратной записи, светлые летние брюки и шлёпки с фривольным изображением зайчика. Брови кустистые, глаза чуть выцветшие, но выразительные и живые, на голове колыхалась лёгкая копна мелко вьющихся седых волос, над губами чуть скошенный крупный нос и густые усы, ниже сами губы и, естественно, подбородок. Над всем этим круглые очки в белой тонкой оправе. Ну точно портрет этого… эээ…
– Мне Гриша позвонил, я тотчас и пришёл, – поведал Николай Николаевич, – Что-то не так? – вдруг спросил он. – Вы так на меня смотрите? Я вам кого-то напоминаю?
– Да, – признался я. – Портрет…
– Знаю-знаю, – небрежно махнув рукой, перебил гость. – Не обращайте внимания. Мне все так говорят. Но я, – Николай Николаевич поднял указательный палец, – к нему ни каким боком! Ни в физике, ни в математике я ни бум-бум. Только в словесности. Я литератор. Главный редактор краевой газеты. Журналист! Слыхали? Хотя, откуда! Я либерал, демократ и главный оппозиционер в одном лице. И газета такая. За что и бьют… – главный редактор коротко хохотнул. – К счастью не по фейсу… пока. Ха-ха-ха…
Мы посмеялись шутке. Я – кисло, он от души. Хороший дядька, весёлый, мне он понравился, не замшелый. Если бы не проблема. Моя проблема! Став серьёзным, Николай Николаевич сказал:
– Я вам сочувствую, молодой человек. Начинать с прокола всегда трудно, и психологически и часто физически, я понимаю, но Гриша – Гриша мой друг – сказал: будь с ним, поддержи, приеду разберусь. Главное, не вешать нос, гардемарины – это Гриша вам сказал – песня такая была, помните? Я передал. Так что, ждём-с. Вам, как я понимаю, из гостиницы «органы» запретили уже выходить, запретили?
– Да. Из города тоже.
– И правильно, – подхватил главный редактор. – Не посмотрев такой красивый город, уезжать нельзя. Это не честно, по отношению к нему и к нам, старожилам. Я вам потом всё покажу… Когда разрешат… Да и ждать, я думаю, не долго. Гриша через… через… – Николай Николаевич, вскинув брови, настроил взгляд на свои наручные часы, – будет уже через пять – шесть часов. У нас уйма свободного времени. О! У меня идея! Мы его профессионально сожжём в ресторане. Как кутилы… Кстати, Волька, мой друг, вы не кутила?