Червивая Луна - стр. 10
– Странное имя.
Блин. Мне сразу захотелось, чтобы меня на самом деле звали Джон. Или Ральф, Питер, Ганс – как угодно, лишь бы не Стандиш.
– И к тому же Тредвел?
– Это из прежней страны, сэр.
А я что? Меня так учили отвечать.
– Родители умерли?
Ну, на самом деле не совсем так, но я решил не спорить.
Он вытащил из папки какое-то письмо, обернулся к мистеру Хелману и заговорил с ним на прежнем.
В грубом переводе все сводилось к тому, что приличная пригородная школа, пусть и находящаяся в безнадежной помойке, посреди развороченного седьмого сектора, не имела права меня принимать. Каким образом за все это время никто не обратил на меня внимания? На такого тупого, ни на что не годного. Хотя я прекрасно понимал все, что они говорили.
– У него были определенные успехи в классе мисс… в классе предыдущей учительницы… – начал мистер Хелман. Его даже бросило в жар. – Его отец был здесь раньше директором. И мать преподавала в этой же школе. Когда миссис Тредвел…
Я ждал, что будет дальше. Очень внимательно ждал. Скажет он или не скажет, что случилось с отцом и матерью? Ну? Нет, потому что ясно было, что даже мистер Хелман чувствовал нависшую опасность, а часы его, в конце концов, были всего лишь дешевкой из блестящего металла. Вовсе не из моркови, как часы мистера Лаша. Я раньше не знал, что золото – на вес моркови. Теперь знаю. Те, кто добывал золото из земли, наверняка тоже подозревали об этом. Что мы будем обменивать его на еду.
Кожаный снова обратился ко мне.
– Сегодня особенный день. Чем?
На этот раз он говорил медленней, видимо, чтобы до меня получше дошло. Я же тупой, а с тупыми надо разговаривать именно так.
Я знал, чем сегодня был особенный день. Трепать-колотить, да на оккупированной территории и крысы не нашлось бы, чтобы она не знала, чем этот день особенный.
Нет, не мясными консервами.
И я ответил, гордо, будто сидел за рулем кремового «кадиллака»:
– Сегодня четверг, девятнадцатое июля тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, день запуска ракеты на Луну и начало новой эры в истории Родины.
Думаю, мне удалось это сказать вполне на уровне, потому что руки директора и кожаного взлетели вверх. Если бы очки кожаного не делали его лицо похожим на череп, можно было бы сказать, что у него глаза затуманились.
– Именно. Это достижение нашей державы установит ее первенство во всем мире и докажет таким образом наше полное превосходство.
Как только он сказал это, прозвенел звонок на обед.
– Бывал ли ты когда-нибудь в парке у себя за домом?
Я быстро пробежал по списку возможных ответов. Ложь, ложь и еще ложь. И я так еще и не понял, за что меня вызвали.
– Никак нет. Это запрещено.
Двадцать
Но у кожаного в глазах был рентген. Точно говорю, хотя его глаз и не было видно. Он смотрел насквозь. Чувство было, как у рыбы, когда она понимает, что из моря вытащили пробку.
Ну, я еще пошевелил жабрами, потрепыхался, а потом сказал:
– Один раз. Может, два.
Кожаный посмотрел на листок бумаги в руках и задал очень странный вопрос:
– Что значит слово «вечный»?
Иногда мне кажется, что взрослые – тронутые. Чокнутые. Съехавшие с катушек.
– Оно значит – тот, который навсегда, как наша великая Родина.
Это я добавил сверху, как варенье на хлеб. Я сам в это не верил, но какая, трепать-колотить, разница? Я верил, что надо выжить, и что когда-нибудь я переселюсь в страну крока-кольцев. А этим двоим про это знать необязательно.