Чертовы пальцы (сборник) - стр. 33

Парк встретил его почти непроглядной тьмой и сырым, затхлым холодом. Пару лет назад, когда они только переехали, Вадика, сильно переживавшего из-за расставания со старыми друзьями, утешало лишь то, что ходить в новую школу придется здесь – он очень любил деревья, с удовольствием предвкушал ежедневные прогулки по заросшим тропинкам, листопад и зимнюю серебряную красоту. Но сейчас парк выглядел совсем иначе. Темнота оставляла слишком много простора для страха.

Вадик остервенело вышагивал по асфальтированной тропинке, стараясь не смотреть по сторонам и не оглядываться. Ноги то и дело попадали в лужи, ботинки промокли, а пальцы начали мерзнуть. Оставалось надеяться, что в старой вожатской удастся просушить обувь на батарее. Смешнее всего будет, если после такой прогулки он простудится и заболеет, свалившись в своем убежище с высокой температурой. Бесславный, позорный конец всего предприятия.

Впереди, под стоящим на углу фонарем, появился человек в коротком пальто. Он неспешно шел навстречу, сунув руки в карманы и опустив глаза. Первым желанием Вадика было рвануть прочь с тропинки, но он сумел удержаться. Не хватало еще обращать на себя внимание таким нелепым образом. Иди, как ни в чем не бывало. Этот мужик пьяный, скорее всего.

Втянув голову в плечи, Вадик разминулся с прохожим. Он вздохнул с облегчением, но тут сзади раздалось:

– Эй, мальчик!

Вадик обернулся. В этот самый момент мужчина сказал еще что-то: странное, непонятное слово, а может, и не слово вовсе, может, все дело было в голосе, удивительно низком, хриплом, гортанном. Ноги подкосились, тело обмякло, Вадик, не успевший ничего понять, не успевший даже толком испугаться, начал валиться на асфальт. Сильные ладони подхватили его, заломили руки за спину, потащили куда-то. Он пытался сопротивляться, но с трудом мог пошевелить даже языком. Сейчас я умру, подумал Вадик, я уже умираю, я уже умер. Умер.

Таня поднималась по лестнице в каком-то подъезде, как две капли воды похожем на любой другой подъезд: пыльные лампы, погнутые, ржавые перила, истертые ступени, стены, покрытые унылой казенной краской, повсюду расцвеченные выразительными рисунками и надписями. Она попыталась прочитать одну из них, но буквы не желали складываться в осмысленные слова. Каждая отдельно от других казалась знакомой и понятной, но вместе они образовывали невнятные нелепости.

Кое-где в качестве иллюстраций рядом с надписями красовались неумело нарисованные человечки с непропорционально большими головами и ушами. В руках многие из них держали портфели или коробки, из которых лилось (или сыпалось) нечто черное или темно-синее – тусклое освещение не позволяло четко определить цвет.

Таня была на лестнице не одна. Кто-то еще поднимался следом за ней, но на два пролета ниже, а потому увидеть этого человека было невозможно. Слышались только шаги – медленные, шаркающие – и легкое, чуть с присвистом дыхание.

Поначалу неизвестный преследователь лишь немного беспокоил Таню. Ее гораздо больше интересовали надписи вокруг, которые вроде бы означали что-то, но в то же время оказывались просто бесполезным набором знаков. Это было забавно и интригующе, хотя и напоминало о том, что все происходящее – сон. Однако вскоре шаги внизу зазвучали громче и дыхание куда-то исчезло. Оставались только шаги. Мерная, четкая поступь. Ступенька, ступенька, ступенька.