Чертовидцы, или Кошмары Брянской области - стр. 26

Пятнадцать дней самоубийств. Свыше шестидесяти тысяч жертв. Почти треть всего населения городка.

Кладбища всходили быстрее домов.

Говоря об Ивоте и о событиях Кануна в целом, один брянский депутат VII созыва, выступая в своем пижонском пиджачке по местному телеканалу «Брянская Губерния», изъяснился так: «Скажите спасибо Господу Богу, что население этой бородавки росло не так быстро, как она сама». К ужасу социологов, мнение политика, пусть и не в такой резкой форме, разделяло большинство. Соседние области. Россия. И даже мир.

Городок почти семь лет напоминал тяжелобольного, единственным лекарством для которого оставалась разогнанная в стволе пуля. Но Ивот так и не обратился в город-призрак. Последние три года на его небосводе всходила счастливая звезда, поднятая временем, сгладившим кошмары Кануна, и к 2020 городок отжился.

В Новый потекли деньги, люди и судьбы.

Грянул второй Канун, вернувший всё на круги своя и даже больше. Основной удар приняло одноименное бюро, состоявшее всего из двух сотрудников. Их поражение проторило путь куда более чудовищному злу.

Суеверия, предрассудки и страхи, казалось, навеки осели в Ивоте. И если Старый держался молодцом, то заброшенные проекты Нового повергали сторонних наблюдателей в тоскливый ужас. Вообразив недоделки Нового района картой тела, можно обнаружить, что место аппендикса приходится точь-в-точь на метрополитен.

О нём и поболтаем.

Подобно отростку слепой кишки, недостроенное метро из десяти станций и протяженностью тридцать два километра вело в никуда и в никогда. Именно эти два слова оставили чиновники и метростроевцы в лице «China Railway Construction Corporation» городку, когда его захлестнула первая волна самоубийств. Подземку забросили, и в любви к ней признались диггеры, бродяги и гонимые ливневыми водами крысы.

Однако с недавних пор исчезли и первые, и вторые, и даже третьи. Ибо во мраке гулких туннелей возносилась песнь смерти.

Итак, Новый Ивот, закат, нервозный променад в сквере.

Софья намотала поводок на руку и примостилась на краешек скамейки Первомайского сквера. Вздорный носик, едва не утонувший в рыжих волосах, подброшенных ветром. Карие глаза с проблеском беспокойства. Джинсовый плащик. Она взглянула на декоративную вазу с агератумом, стоявшую по правую руку, и поджала губы: розовато-аметистовые цветки невообразимым образом навели на мысли о сексе.

НЕНОРМАЛЬНО.

Она поелозила тазом, борясь с неуместным зудом, который так и хотелось достать, смять в руке и кинуть куда подальше – с глаз долой, из лона вон. Перед глазами всплыли лица одноклассниц, кривящиеся в насмешках: «Дай им "поесть киску". Кинь горошинку на язык. Да не будь ты такой стремной! Иначе эти мысли тебя со свету сживут!»

– Не сживут, досужие вы стервы! Не сживут! – Софья опять поелозила тазом. Стало полегче.

В свои пятнадцать она еще хранила женскую целомудренность, старательно отметая философию ровесниц. Особенно тех, кто за одни только выходные умудрялись побыть стойлом для многих жеребцов. Хотя естество ее, конечно же, бушевало и на свой лад гневалось, требуя мужского внимания.

Господи, как же порой хотелось, чтобы ее изнасиловали!

Только напористо и… нежно!

И чтобы у всех на лицах были маски!

На одной лестничной площадке с ней проживал симпатяга Платон – или Платоша, как его называла бабка. Этот девятнадцатилетний студент, обучавшийся в Брянском государственном аграрном университете, появлялся дома лишь в конце недели. Эти дни всегда проходили для Софьи под знаком